Глава 4 ЯДЕРНОЕ ОРУЖИЕ

Неведомое манит и зовет
Если заглянуть на любой из популярных видеохостингов и поискать там ролики с ядерными взрывами, можно заметить одну интересную особенность: смотрят их не меньше, чем клипы «звезд средней величины» или забавные нарезки с котятами. В чем же причина популярности апокалиптического, по сути, зрелища?
Однозначно на этот вопрос не ответишь. 
Сначала стоит вспомнить об особом значении оружия для человечества. Издревле оно определяло неординарный статус воина, более того – зачастую считалось живым существом и даже получало имя. Столь глубокого почитания сейчас уже не встретить, но его сдержанные формы сохранились: к слову, на государственном флаге Саудовской Аравии изображен меч, Ангола украсила полотнище полувоенным мачете, а Мозамбик вообще остановился на автомате Калашникова. И таких примеров много. Поэтому неудивительно, что сверхоружие невероятной мощи – ядерное – с момента изобретения воспринималось в мистическом свете, в первую очередь – как «орудие Апокалипсиса». Нежелание лицезреть последние дни человечества сформировало особое отношение к атомной бомбе, ее силе и катастрофическим последствиям применения. Это «уважение» до сих пор удерживает мир от большой войны; думается, оно же приковывает глаза интернет-пользователей к документальным кадрам испытаний.
Или, наоборот, роликами «интересуется» разрушительное начало, присутствующее в каждом человеке? Обычно – в силу воспитания и социализации – люди тщательно скрывают эту свою темную сторону, но есть место, где она ярко проявляется – виртуальная реальность. Вот уж там-то добропорядочный гражданин без зазрения совести «косит» врагов, подрывает дома и иными способами уничтожает окружающий мир. Наверное, картина ядерного взрыва, сносящего здания и переворачивающего корабли, вызывает чувства сродни тем, что испытывает игрок за компьютерным монитором? Стоит признаться, что зрелище и вправду потрясающее, грозное; только хорошо бы его никогда не увидеть вживую.
Ну, разве что одним глазком, правда? И, конечно, с безопасного расстояния. Ведь так интересно было бы понаблюдать за неведомой, ужасающей мощью, проявляющейся в виде поражающих факторов ядерного взрыва. О них, кстати, и пойдет речь дальше.

Давит, слепит, жжет...

Последствия детонации ядерного боеприпаса отличаются от обычного взрыва не только масштабами. К стандартному набору из вспышки света и ударной волны добавляются электромагнитный импульс, проникающее излучение, а также радиоактивное заражение территории. Их сила определяется мощностью заряда, но вот соотношение поражающих факторов между собой в большей степени зависит от места взрыва.
В качестве примера принято приводить воздушный взрыв на высоте в несколько сотен метров – наподобие осуществленного американцами в Хиросиме или Нагасаки. Если описывать широкими мазками, он происходит следующим образом.
В первое мгновение ядерные реакции дают столь высокий выход энергии в столь малом объеме, что температура и давление там достигают значений с семью-девятью нолями. В результате бомба себя в буквальном смысле слова испаряет, и реакции прекращаются. Но все, что нужно, уже сделано. Маленькая огненная точка, в пределах которой пока еще кроется ударная волна, под действием невообразимого внутреннего давления начинает расширяться, превращаясь в огромный пламенный шар. Буквально на сотую долю секунды его поверхность становится в десятки раз горячее поверхности солнца, и в это время фронт ударной волны, наконец, выходит за пределы шара, внутри которого теперь – разрежение.
Огненная сфера начинает всплывать, нестись вверх, попутно расширяясь, остывая и прекращая светиться. При этом она не только поднимается сама, но и своим движением увлекает мощные потоки воздуха, а с ними пыль, почву и даже крупные объекты с земли. Так образуется «ножка» пресловутого «гриба». Ну а его «шляпка» – это пламенный шар, превратившийся в клубящееся облако белого пара в смеси с засосанной на высоту пылью. В нем как раз и находятся радиоактивные вещества – остатки взрывчатки, осколки деления и атомы, ставшие нестабильными в момент взрыва. Облако достигает диаметра в несколько километров, постепенно возносясь в стратосферу, а «ножка» медленно оседает. В итоге – спустя длительное время – остается лишь темная дождевая туча, размываемая и увлекаемая ветрами. Из нее, конечно же, может политься радиоактивный дождь.

Формирование «гриба» ядерного взрыва

Вышеописанный воздушный взрыв характеризуется всеми возможными поражающими факторами, каждый из которых требует отдельного обсуждения.
К примеру, вспышка света, сопровождающая ядерный взрыв, испускается разогретым до колоссальных температур воздухом, испарившимися остатками бомбы и пылевыми частицами. Известно, что длится она от долей секунды до десятков секунд – в зависимости от мощности заряда. Поток света на небольших удалениях от эпицентра безжалостен, ибо несет с собой нестерпимый жар. И это происходит мгновенно, укрыться просто некогда: в радиусе нескольких километров воспламеняются, обугливаются и оплавляются предметы, люди гибнут или получают тяжелейшие ожоги. Если видят огненный шар – необратимо слепнут. Тот же, кто оказывается в непосредственной близости от взрыва, просто исчезает. Неудивительно, ведь земля под огненным шаром раскаляется до нескольких тысяч градусов. При таких температурах она может спекаться, даже сплавляться с образованием стекловидных остатков. Что уж говорить о бренном человеческом теле, которое просто становится кучкой угля, распыляемой ударной волной. В нескольких сотнях метров от эпицентра о том, что здесь был человек, будет напоминать лишь «тень» на выгоревшей от излучения стене или ступеньках здания.
Спастись от вспышки можно за стенами зданий, даже очень тонкими, в углублениях в земле или с помощью плотной одежды, – главное, чтобы она не загорелась. Проблема в том, что на реакцию отводится не больше секунды, но даже за это время успевает дойти треть общего количества световой энергии. Так что лучше спрятаться заранее, и еще учесть возможность последующего пожара.
Интересно, что атмосферный ядерный взрыв в отличие от обычного «светит» в два приема. Первый импульс безумно короткий, занимает доли секунды и выглядит как ярчайшая резкая фотовспышка фиолетово-белого цвета. (Она вполне может ослепить, но кожу не обжигает). Затем ударная волна, оторвавшись от поверхности огненного шара, по ряду причин становится своего рода экраном, который ослабляет свет, и интенсивность излучения резко падает. Свечение в эти мгновения не ярче пламени костра или электрической лампочки, что позволяет увидеть «внутренности» взрыва – на кадрах замедленной съемки, конечно. Затем начинается второй импульс – длительный, несущий более девяноста восьми процентов всей световой энергии: «экран» исчезает и тепло, идущее изнутри сферы, заставляет ее разгореться с новой силой. Но ничто не вечно – с потерей энергии взлетающий ввысь шар гаснет, меняя голубую окраску на белую, потом желтеет, становится оранжевым, краснеет, приближаясь к вишневому оттенку… У маломощных зарядов этот процесс быстрый, тогда как супербомбы «выключаются» лишь через несколько минут, когда клубящееся облако-солнце поднимется на полсотни километров.
Как только что было сказано, «двухсменный» режим вспышки является отличительным признаком именно ядерного взрыва, его своеобразным «отпечатком пальцев». Этот эффект был использован для спутникового слежения за испытаниями ядерных зарядов.
Одновременно с видимым, световым излучением из точки взрыва идет невидимое – проникающая радиация. По сути, это мощный поток ионизирующего излучения, а именно: осколков деления, нейтронов, электронов, гамма-квантов. Всплеск продолжается от нескольких секунд до нескольких десятков секунд, но, к счастью, все эти частицы поглощаются воздухом и распространяются не очень далеко: даже при сильном взрыве опасность для людей возникает лишь в радиусе двух-трех километров от эпицентра. (Зона опасности световой вспышки и ударной волны – больше). Однако придуманы специальные устройства – нейтронные бомбы, которые расширяют область радиационного поражения.
Проникающая радиация и световая вспышка в окрестности взрыва легко превращают молекулы воздуха в ионы, отрывая от них электроны, – отсюда возникает такой специфический поражающий фактор, как электромагнитный импульс. Он практически безопасен для людей, но может навсегда «вырубить» чувствительную электронную аппаратуру в нескольких километрах от эпицентра. Кроме того, несладко придется линиям электропередач, трансформаторным подстанциям и кабельным сетям. Впрочем, специальные экраны и иные приспособления могут полностью нейтрализовать действие электромагнитного импульса, защитить линии энергоснабжения и ценные устройства на боевой технике.
Есть еще один необычный эффект, связанный с ионизацией воздуха вокруг места взрыва – «ослепление» радаров. Сравнительно небольшой участок неба, где находится огненный шар, на несколько минут становится непрозрачным для радарного излучения. Особенно это бьет по радиолокаторам, работающим на ультравысоких частотах, а они широко используются в системах раннего предупреждения о ракетном нападении. Проблема для безопасности? В случае невысоких взрывов – нет, слишком мало «слепое пятно», а вот подрывы мощных бомб на высоте более сотни километров от поверхности Земли могут создать серьезные сложности. Однако об этом будет сказано позже.

К слову, с ионизацией молекул воздуха связаны и молнии, которые иногда наблюдали при испытаниях мощных зарядов. «Ядерные» молнии отличаются от грозовых тем, что ветвятся вверх, а не вниз.

Чуть погодя, следом за тремя одновременными «вспышками» – света, ионизирующего и радиочастотного излучения – приходит ударная волна. Это стена плотного воздуха, несущаяся от центра со сверхзвуковой скоростью, более 350 метров в секунду! Правда, прыть быстро теряется, и на расстоянии нескольких километров волна становится звуковой. В этом плюс для человека, заметившего вспышку ядерного взрыва: можно успеть спрятаться. Укрываться нужно как можно быстрее, ибо встреча с ударной волной ничего хорошего не сулит. В тканях организма возникают волны, отрывающие мускулы от костей, повреждающие легкие, брюшную полость и барабанные перепонки. А ведь законы физики диктуют, что за фронтом сжатия неизбежно следует еще и область разрежения, в которую всасывается воздух, и там сильнейшие ветры, хуже бури, дуют уже к эпицентру. Итак, объекты сначала резко ослабляет ударная волна, а потом их доламывает ураганный ветер. При этом для нанесения максимального ущерба можно специально подобрать высоту и мощность взрыва – есть специальные формулы.

За фронтом сжатого воздуха обязательно следует область разрежения

Необычное зрелище наблюдается, когда взрыв происходит невысоко над землей, и отразившаяся от поверхности ударная волна сминает огненный шар, сильно изменяя его форму и не давая коснуться грунта.

Форма огненного шара зависит от высоты взрыва

Спустя ощутимое время после взрыва наступает, наконец, очередь следующего «всадника Апокалипсиса» – на землю из облака выпадают радиоактивные вещества. Стоит напомнить, откуда они берутся: это остатки взрывчатки (плутония или урана), продукты ее деления, а также радиоактивные атомы, образовавшиеся из стабильных изотопов под действием мощного нейтронного потока. Возникает настоящая радиоактивная «каша», испускающая все виды излучения – альфа, бета и гамма. Все это закрепляется на частичках пыли, которые могут оседать сами под собственным весом или служить центрами конденсации водяных капель. В первом случае речь идет о сухих выпадениях, а в последнем – о влажных, более быстрых и «концентрированных». (При большом количестве поднятой взрывом пыли или пепла от пожаров дождь может оказаться черным – по цвету). Так или иначе, под облаком, влекомым всеми ветрами, остается радиоактивный «след». В эпицентре выпадения начинаются спустя час после взрыва, а по пути следования облака они могут продолжаться несколько суток.
Наиболее тонкие частички пыли уносятся взрывом в стратосферу и распределяются воздушными потоками по всему земному шару так, что почти не остается места на его поверхности, где какая-нибудь из частиц не осела бы. Этот процесс – глобальное выпадение – длится неделями, месяцами и годами. Результат его, впрочем, не так опасен, как последствия нахождения на локальном «следе», где человек за короткое время получает значительные дозы радиации за счет внешнего облучения и по причине поступления радиоактивных веществ в организм – с водой, пищей и воздухом.
К счастью, радиационный фон после прекращения выпадения быстро снижается в результате распада: за семь часов – в десять раз, за сорок девять – в сто, через две недели – в тысячу и так далее. Но при этом не нужно забывать об опасности радиоактивного йода, одного из продуктов деления, способного избирательно накапливаться в щитовидной железе. Обусловленный им риск сохраняется довольно долго, несколько месяцев. Более того, в ходе ядерных реакций в момент взрыва образуются и долгоживущие изотопы, создающие длительное заражение. Так что для защиты людей от радиации единственным правильным решением является эвакуация в чистые районы.

Радиоактивный «след» ядерного взрыва

Иногда что-то очень вредное приносит пользу. Это случается крайне редко, но все-таки бывает. Вот пример: во время изучения радиоактивных выпадений после испытаний первого нетранспортабельного термоядерного устройства «Майк» (1952) были обнаружены два новых элемента. Их назвали эйнштейнием и фермием – в честь великих ученых.

В целом невысокий ядерный взрыв, о котором только что шла речь, более двух третей своей энергии расходует на обжигающую световую вспышку и ударную волну. Причина этого заключается в достаточно плотной окружающей атмосфере: есть чему нагреваться до состояния свечения, и есть чему уплотняться. Совсем иначе процесс выглядит в разреженном воздухе, под землей и под водой.

А если повыше?

Чем дальше от поверхности земли происходит взрыв, тем меньше плотность воздушной «подушки» на его пути. Особенно это характерно для так называемых высотных взрывов – после пятидесятикилометровой отметки ударной волны почти нет, а световой импульс слабеет. Впрочем, мощная бомба ночью и с такой высоты сможет ослепить очевидцев в радиусе до полутысячи километров вокруг эпицентра. А человек в темных очках увидит огромную вспышку в небе, после чего, уже сняв очки, будет наблюдать за быстро раздувающимся и меркнущим пламенным шаром, окруженным расширяющимися от центра дисковыми облаками. На несколько минут небо окажется расцвеченным ярким «полярным» сиянием. Ожогов и пожаров не будет, да и «ножка гриба» не образуется – слишком далеко до земли. Радиоактивное заражение по этой причине слабое. Не взрыв – фейерверк; в чем же тогда интерес?
В том самом электромагнитном импульсе: при высотном взрыве он получается по-настоящему мощным. Чем выше – тем сильнее его воздействие. Происходит все следующим образом: интенсивное гамма-излучение от взрыва, направляясь сквозь атмосферу к поверхности земли, ионизирует разреженный воздух на высоте 20-40 километров, передавая «оторванным» электронам свою энергию. Получается поток быстродвижущихся заряженных частиц, которые отклоняются от своего пути геомагнитным полем. Это взаимодействие сопровождается коротким, но очень сильным всплеском электромагнитного излучения. Для него любой достаточно длинный проводник (ЛЭП, кабель) будет служить антенной, в которой импульс вызовет скачок высокого напряжения. Вот он-то и повредит незащищенную электронную аппаратуру.

Упрощенный механизм формирования электромагнитного импульса при ядерном взрыве

Самое интересное, что зона воздействия электромагнитного импульса простирается до горизонта, окидываемого взглядом с высоты взрыва. Бомба, поднятая на 500 километров, сможет оказать влияние на всю территорию такой крупной страны, как США.
А спутники – можно ли их повредить взрывом? Да, даже двумя способами, к сожалению, весьма не избирательными. Во-первых, урон аппаратам, находящимся в момент взрыва на расстоянии десятков километров от места детонации, нанесет интенсивный поток проникающего излучения. Во-вторых, некоторые быстродвижущиеся электроны захватываются магнитным полем нашей планеты так прочно, что образуют протяженные радиационные пояса. В сущности, это долговечные ловушки для частиц, обладающих огромной энергией, из которых они не могут вырваться. Так вот, эти пояса опасны для спутников, а уж тем более – для обитаемых станций.
«Ослепление» радаров, о котором говорилось чуть раньше, в случае высотного взрыва приобретает огромные масштабы. Непрозрачная область уже не ограничивается окрестностями огненного шара. Под точкой взрыва на высоте в полсотни километров образуется диск ионизированного воздуха толщиной десять километров и несколько сотен километров в диаметре. Сквозь этот диск излучение радиолокаторов пробиться не способно. Получается как бы «завеса», из-за которой неожиданно могут «вынырнуть» ракеты с ядерными боеголовками. Радары системы раннего предупреждения об атаке не сработают, поскольку эта область неба окажется для них временно закрытой.
Все вышеописанное – совсем не фантазии, основанные на расчетах. Советский Союз и Соединенные Штаты провели несколько испытаний во внешних слоях атмосферы и даже почти в космосе. Наша серия получила название «Операция «К» (1961-1962): пять взрывов на разных высотах от 60 до 300 километров над Казахстаном. Программа имела довольно четкую цель – проверяли влияние высотных и космических ядерных взрывов на работу систем обнаружения ракетного нападения и противоракетной обороны. В результате их эффективность была подтверждена, но не обошлось без казусов. Есть сведения, что в результате одного из «экспериментов» был выведен из строя силовой кабель протяженностью тысяча километров, лежавший на глубине метра под землей. Скачок напряжения повредил воздушную телефонную линию длиной полтысячи километров. Спровоцированные электромагнитным импульсом короткие замыкания вызвали пожары, в том числе на Карагандинской ТЭЦ. Образовавшийся на высоте диск ионизированного воздуха нарушил радиосвязь – на всех диапазонах радиоприемников, даже находившихся на удалении 500 километров от места взрыва, стояла полнейшая тишина. Связь восстановилась только через час.
Американская программа была более масштабной: три запуска во время операции «Аргус» (1958), три – в операции «Сухарь-1» того же года и пять удачных – в рамках «Аквариума». «Аргус» брал безумные высоты от двухсот до семисот километров, но с небольшими зарядами. Кроме того, проведение испытаний было торопливым, а наблюдение за ними – недостаточно хорошо обставлено с точки зрения измерительной аппаратуры. Те же проблемы преследовали «Сухарь», в ходе которого, в отличие от «Аргуса», уже использовали мощные термоядерные заряды. Поэтому к вопросу решили вернуться в 1962 году, разработав операцию «Аквариум». Место определили тихое во всех смыслах – атолл Джонстон на севере Тихого океана. Высоты выбрали самые разные, от двадцати до четырехсот километров. Наиболее интересные результаты получились, конечно же, при максимальной удаленности точки взрыва от поверхности земли. Электромагнитный импульс оказался таким мощным, что почти все измерительные приборы попросту зашкалили. Даже гражданские на Гавайях – в полутора тысячах километров от места взрыва – смогли ощутить его действие: вырубились триста уличных фонарей, сработали охранные сигнализации, была повреждена линия микроволновой телефонной связи. Впрочем, опасности для людей не было.
Хотелось бы отметить, что даже в начале 1960-х годов последствия высотных испытаний были малоприятными. Трудно себе представить результат такого эксперимента в наши дни, когда планета буквально перенасыщена различными электронными устройствами и линиями связи.
Еще одна проблема обнаружилась практически сразу. После взрывов формировались искусственные радиационные пояса Земли, заполненные высокоэнергетическими заряженными частицами – электронами и так далее. По сути, это были зоны с высокой проникающей радиацией. Образовавшиеся в результате советских испытаний пояса существовали одну-две недели, тогда как самый высокий американский взрыв создал проблему на несколько лет. Быстродвижущиеся частицы из «американского» пояса повредили солнечные панели или электронику на нескольких спутниках, в том числе на советском «Космосе-5», что привело к их безвозвратной утрате. Загрязнение магнитосферы волновало и с другой точки зрения. Появилась помеха для пилотируемых полетов вокруг Земли и к Луне. Дозы радиации в центрах образовавшихся поясов, которые пришлось бы пересекать, приближались к смертельным!
Эта и многие другие причины побудили крупнейшие страны подписать в 1963 году договор о запрещении испытаний ядерного оружия в атмосфере, космическом пространстве и под водой. Кстати, о взрывах в толще морских вод нужно рассказать подробнее.

А если поглубже?

Действие бомб в иных стихиях тоже было проверено на практике. Выяснилось, что подводный взрыв дает мощную ударную волну, а вспышка практически не играет роли – ее можно даже не заметить. Ударная волна, забирающая половину энергии, в толще воды пробегает значительные расстояния, практически не теряя силы, чем создает опасность для подводных лодок.
Интересно, что за подводными взрывами можно безопасно наблюдать с расстояния в несколько километров, чего не скажешь о воздушных, поэтому несколько строк хотелось бы посвятить зрелищной стороне подобных испытаний. Когда ударная волна приходит к поверхности, она бьет по зеркалу воды и отражается обратно вглубь, почти не переходя в воздух. Но верхний слой толщиной несколько десятков сантиметров все же отрывается, подскакивает в атмосферу – над морской гладью подобно гейзеру выстреливает купол из брызг высотой в сотни метров. Кстати, слово «гладь» в данном контексте вовсе не является метафорой: за пределами эпицентра ударная волна «отутюживает» мелкое волнение и рябь. В результате появляется темный круг – абсолютно ровный участок моря. А что же происходит в глубине?
Выделяющееся при взрыве тепло уходит на испарение воды с образованием всплывающего пузыря. Если детонация глубинная и слабая, то пузырь по дороге успевает распасться на множество мелких пузырьков, и на водной глади появится лишь гора пены. Однако мощный заряд не глубже нескольких сотен метров способен спровоцировать выброс эффектного султана, фонтана или столба воды на высоту два-три километра! Этот «взлет» воды и пара опасен для кораблей, находящихся вблизи эпицентра: мощным потоком они будут разломаны на мелкие части и разбросаны по акватории.
Султан – самое впечатляющее последствие глубинной детонации. В него могут прорваться светящиеся продукты взрыва. Когда он вырывается из толщи воды с огромной скоростью, возникает воздушная ударная волна, которая во влажной атмосфере может вызвать резкую конденсацию пара. Тогда султан на несколько секунд окутывает огромное шарообразное облако – эффект не опасный, но ощутимо бьющий по психике.
Да и оседание султана, хотя и выглядит устрашающе, походит скорее на небольшой ливень с маленькими каплями. Впрочем, далеко не всем каплям удается упасть, – некоторые из них остаются витать и расползаются от эпицентра в форме облака, подвластного всем ветрам. Это облако принято называть базисной волной, хотя о волне в классическом понимании и речи не идет. В сущности, описанное явление представляет собой плотную завихренную смесь воды и воздуха. Находиться в ней было бы так же неприятно, как, к примеру, стоять на влажном ветру, несущем клочья пены. Но опасность вовсе не в этом. Базисная волна радиоактивна, и попасть в нее – означает быстро набрать дозу. К счастью, облако существует всего несколько минут, после чего оседает на поверхность моря. Таким образом, серьезная радиационная опасность появляется только при встрече со свежей базисной волной.
Кроме того, подводные взрывы чреваты появлением цунами, причем на таких расстояниях, куда ударная волна и не докатилась бы.

Последствия подводного ядерного взрыва

Морские испытания ядерного оружия, как легко догадаться, проводились всеми основными игроками – крупнейшими державами. США отличились операцией «Перекрестки» (1946), призванной поддержать престиж флота: нужно было показать, что он готов к ядерным ударам. В лагуне тихоокеанского атолла Бикини очень плотно расставили корабли с животными на борту – они имитировали экипаж. Сначала бомбу сбросили с самолета, чтобы посмотреть на разрушения от низкого воздушного взрыва (испытание «Эйбл»). Кстати, зрителей было много, и среди них присутствовали журналисты. Некоторых результат не впечатлил: затонули всего пять судов, от проникающей радиации в момент взрыва погибла треть зверушек. Как выяснилось, причиной стала промашка бомбардировщика, которая привела к падению боеприпаса в зоне, где корабли стояли менее плотно. Тогда решили взорвать бомбу, подвешенную к днищу десантного корабля (испытание «Бейкер»). Отремонтировали фонящие, поврежденные, но остававшиеся на плаву суда, расставили их вокруг будущего эпицентра и подорвали заряд на глубине 27 метров. «Десантник» исчез в момент, будучи разорванным на небольшие части, быстро утонувшие и занесенные илом. Да и число пошедших на дно кораблей было больше – десять. Неприятным сюрпризом стало интенсивное заражение атолла радиоактивными веществами, которые вырвались из пузыря в водяной столб и впоследствии были разнесены ветром. Что ж, это общая проблема всех неглубоких взрывов, а не только конкретного испытания.

В 2016 году беспилотный батискаф обследовал американский авианосец «Индепенденс», выдержавший оба взрыва – «Эйбл» и «Бейкер». Он остался на плаву, но получил сильное радиоактивное загрязнение. После безрезультатных попыток очистить корабль в 1951 году его затопили у Фараллонских островов. Спустя шестьдесят пять лет под водой корабль прекрасно сохранился: в ангарах по-прежнему стоят самолеты, правда, зенитные автоматы на турелях обросли ракушками.

Кстати, наблюдать за взрывами операции «Перекрестки» позвали и несколько человек из Советского Союза, причем с чисто пропагандистской целью – показать свое превосходство. Никакими данными американцы, конечно, не поделились, поэтому нам пришлось получать необходимую информацию своими силами.
Первое подводное испытание в СССР было проведено спустя почти десятилетие, в 1955 году. Для этого пришлось построить новый полигон. В бухте Черной губы архипелага Новая Земля проверили новый образец ядерного заряда, разработанный для торпед. Собственно говоря, этот эксперимент известен именно как «испытание торпеды Т-5». Ее боевую часть подвесили на глубине 12 метров к тральщику, окруженному кораблями-мишенями, находящимися на расстоянии от трехсот метров до трех километров по отношению к месту будущего взрыва. Не обошлось без человеко-заменителей: около сотни собак, пятьсот коз и овец рассадили по «мишеням» и объектам береговой инфраструктуры.
Непосредственный очевидец, капитан первого ранга Виктор Прохорович Ахапкин так описывает момент взрыва: «Вначале увидели вспышку в воде и почувствовали легкое сотрясение почвы. Раздался негромкий хлопок, поверхность над местом взрыва закипела, вспучилась, и тут же стал подниматься водяной столб, внутри которого горящие газы образовали ярко светящийся стержень. Буквально через мгновение на его вершине образовалась шапка, а от ее подножия во все стороны пошли большие волны. Еще три-четыре секунды этот мощный водяной столб растет, а затем обрушивается, а образовавшееся из паров белое облако начинает двигаться по ветру. В месте выхода султана рождаются все новые высокие волны. Поднявшийся столб воды полностью закрыл от нас испытываемые корабли, и как ударная волна воздействовала на них, видно не было».
После подрыва тральщик-стотонник, к которому был подвешен боезаряд, разорвало на кусочки. Их падение в воду сопровождалось фонтанчиками, взметывавшимися вокруг застывшего в центре белого-пребелого султана. Находившийся ближе всех эсминец «Реут», у которого была разрушена центральная часть, затонул сразу же, остальные суда получили различные повреждения – от глубоких вмятин и течей до небольших разрушений. Кроме того, при взрыве образовались интенсивные волны, которые стали проблемой для прибрежных сооружений. Что касается подопытных животных, то большая их часть не пострадала, поскольку ветер отогнал базисную волну в сторону, противоположную стоянке кораблей.
В 1957 году доработанную торпеду Т-5 испытали еще раз на том же месте, только теперь в варианте стрельбы с подводной лодки «С-144» по кораблям-мишеням. После выстрела с десятикилометровой дистанции субмарина полным ходом ушла из района испытаний. Взрыв на глубине 35 метров потопил шесть судов, а часть оставшихся на плаву из-за повреждений или радиоактивного заражения потеряли боеспособность. Это был важный результат: в начале 1958 года первую прямоидущую торпеду Т-5 приняли на вооружение ВМФ, а в 1960 году небольшими партиями она поступила на подлодки Северного и Тихоокеанского флотов. (К слову, американская противолодочная торпеда Мк-45 «Астор» с ядерным боеприпасом была принята на вооружение лишь в 1963 году).
Правда, не обошлось и без серьезных раздумий. Вообще говоря, корабли показали удивительную стойкость к действию поражающих факторов ядерного взрыва. Уже на расстоянии 700 метров от точки подрыва заканчивалась зона, в которой «мишени» теряли боеспособность. Скажем, если бы суда находились на расстоянии километра друг от друга, то атомная торпеда смогла бы поразить только одно из них. По этой причине возникли некоторые сомнения типа: «А нужно ли такое вооружение вообще»? Все плюсы и минусы читатель сможет взвесить самостоятельно, это не так сложно. Но результаты проведенных испытаний были уже только потому важны для флота, что на их основе разработали улучшенные способы противоатомной защиты новых судов и береговых баз.

Торпеду Т-5 без атомного заряда неоднократно испытывали на Ладожском озере, запуская ее на сотню километров от острова Веркосаари мимо Коневца до Осиновца.
Боезаряд РДС-9 для вышеупомянутой торпеды разработали в КБ-11 (ныне Российский федеральный ядерный центр – Всероссийский научно-исследовательский институт экспериментальной физики, входящий в состав Росатома) под руководством Ю.Б. Харитона.

Отдельного внимания заслуживают подземные взрывы. Специфичны они тем, что ни видимой вспышки, ни характерного «гриба» нет, а все тепло уходит на испарение грунта в очень небольшой области. Давление раскаленного газа, бывшего мгновения назад твердой породой, создает в окружающем грунте механические колебания наподобие супер-землетрясения – сейсмовзрывные волны. Последние способны уходить довольно далеко от точки взрыва.
Подрыв на большой глубине, в общем-то, и закончится ощутимой встряской, а также образованием полости – давление раскаленного газа «растолкнет» окружающие породы, создав пустое пространство, окаймленное потрескавшимся грунтом. В большинстве случаев пустота окажется неустойчивой: «потолок» спустя какое-то время рухнет глыбами на «пол». На поверхности в этот момент может появиться провальная воронка, но выброса радиоактивных веществ не случится – все они останутся запертыми в подземной полости. Какой смысл в таких – их еще называют камуфлетными – взрывах, если ни один поражающий фактор, кроме сейсмоволны, дальше сотни метров и «носа не кажет»? (Тем более, никакое оружие не способно уйти в землю глубже тридцати метров: для преодоления этого порога требуется скорость удара, разрушающая даже самые прочные боеприпасы). Но, оказывается, закладной камуфлет вполне годится для разрушения особо прочных объектов на глубине. Механизм прост: сейсмовзрывная волна, на порядки сильнее обычного землетрясения, вызывает резкое смещение грунта, а за ним – и подземного сооружения. В результате такого рывка люди и оборудование, находящиеся внутри, могут быть выведены из строя даже без разрушения самого объекта! Фундаменты зданий на поверхности тоже сильно страдают.
Бывает и так: зачастую при взрыве на небольшой глубине «ад вырывается наружу». Это очень напоминает картину подводного, но близкого к поверхности испытания. Сначала «надувается» холм, сквозь который прорываются пылающие газы и воздушная ударная волна. Затем формируется высоченный султан, дающий при опадании базисную волну с колоссальным содержанием радиоактивных веществ; вот только вместо капель воды все это представляет собой крупные куски грунта и пылевых частиц!
В результате на поверхности земли остается довольно глубокая воронка с широким гребнем рыхлой породы по краям. Вкупе с сильным радиоактивным загрязнением местности эти новые «формы ландшафтного дизайна» могут служить серьезным препятствием для передвижения техники и людей.
Сейсмовзрывные волны в этом случае тоже есть, и они не оставляют шансов уцелеть даже самым прочным сооружениям, расположенным на глубине до нескольких сотен метров поблизости от эпицентра. Как уже говорилось, защитные объекты сами могут и не быть разрушены, но гибель или травмы людей в результате рывков, колебаний и вибраций способны сделать свое дело на значительных расстояниях.
Тут главное, что называется, «добрать глубины», а то получится наземный контактный взрыв со всеми его «примочками»: вспышкой, пламенным шаром, сильной ударной волной в атмосфере. Тогда в «сейсмику» уйдет гораздо меньшая доля энергии. Этот вариант годится, скорее, для уничтожения ракет в шахтах, аэродромов, бронетехники, командных пунктов, складов и тому подобных вещей.
Два самых мощных подземных испытания в истории СССР были проведены на Новой Земле в 1973 году. В результате одного из них более 80 миллионов кубометров породы были сброшены с горы Черной в виде массивной лавины, заблокировав вход в долину и засыпав два ледниковых ручья. В результате образовалось вытянутое двухкилометровое озеро.
Вот как вспоминает об этом событии непосредственный участник, впоследствии министр РФ по атомной энергии, академик Виктор Никитович Михайлов: «В абсолютно мертвой тишине мы увидели, как часть горы Черная медленно опускается, правильнее сказать, ползет вниз. Земля под ногами закачалась, и только потом до нас донесся глухой, как стон земли, гул… Над горой поднялись вверх на высоту нескольких километров три свечи белого радиоактивного пара, как будто злой дух вознесся в небо. А лавина из мерзлого грунта… шириной около полукилометра и высотой этак метров шестьдесят, как цунами, прошла всю долину, снесла наши трейлеры и взобралась на противоположное предгорье. Потом, когда смотрели фильм, снятый вертолетом-разведчиком, мы с затаенным дыханием несколько раз повторяли эти кадры, где передвижные электростанции, стоявшие несколько в стороне от наших трейлеров, вспыхивали как спички, когда лавина накрывала их. Трейлеры всплыли в этой невероятной смеси грунта со льдом и опрокинутые были выброшены лавиной на ее край».
Другой пример – французские эксперименты в южной части Алжира, на гранитном нагорье Ахаггар (там живут туареги). В период с 1961 по 1966 годы гору Тан Афелла то и дело сотрясали рукотворные удары – взрывы, названные в честь драгоценных камней: агата, берилла, изумруда, аметиста, рубина, опала, бирюзы, сапфира, нефрита, корунда, турмалина и граната. Весьма возвышенно, как и положено. Только 1 мая 1962 года оказалось не до романтики: заряд «Берилл» рванул гораздо сильнее, чем предполагалось. Заглушка спирального тоннеля, ведущего к точке взрыва, попросту превратилась в пыль, а мощная стальная дверь пролетела несколько десятков метров. Вместе с ней вынесло радиоактивное облако черного цвета, которое поднялось на две с половиной тысячи метров и сумело произвести радиоактивный след длиной несколько сотен километров. Загрязнение получили и наблюдатели, в том числе два министра – обороны и науки.
После обретения Алжиром независимости французам пришлось перенести ядерный полигон на атоллы Муруроа и Фангатауфа во Французской Полинезии. К слову, на Муруроа подземные взрывы вызвали вулканическую активность.
Поскольку подземные испытания после 1963 года оказались единственным вариантом исследования и проверки ядерных боезарядов, почти три четверти всех взрывов во время «холодной войны» были проведены под землей.
Кстати, если произвести несложные расчеты, можно выбрать глубину и мощность заряда так, чтобы порода над местом взрыва разрыхлилась, а большого выброса радиоактивных веществ не было. Стоп, а это еще зачем? Такая хитрая ловушка для противника? Нет, конечно: этот результат оказался интересным для народного хозяйства. Подземные испытания – кажется, единственные – обрели мирное применение, как бы цинично это не звучало. Наша недавняя история хранит целый ряд таких примеров, но о них еще будет время поговорить.

При высотном взрыве (более 50 км над поверхностью) «гриб» не образуется, тогда как при высоком воздушном взрыве его «ножка» не достает до «шляпки». Чем ближе к поверхности, тем внушительнее выглядит «гриб». Наконец, неглубокий подземный и подводный взрывы сопровождаются «султаном» – мощным выбросом вещества.

Хотелось бы мощнее…

Поражающие факторы, о которых шла речь, имеет смысл усиливать – особенно в случае стратегических ядерных вооружений. Простыми словами, чем мощнее «бахнет» боеприпас, тем хуже для противника. Но наращивать мощность бомбы, работающей исключительно на реакции деления, можно лишь до определенного предела. С этой проблемой специалисты столкнулись сразу же после первых успешных испытаний в конце сороковых годов прошлого века. Дело вот в чем: для подрыва боезаряда нужно очень сильно и практически мгновенно сжать определенное количество делящегося изотопа, называемое критической массой. Обычная химическая взрывчатка хорошо справляется с задачей. Но мощность взрыва одной критической массы – сравнительно небольшая, и увеличить выход можно, только собрав в устройстве несколько таких масс! Единым куском их загрузить нельзя, иначе произойдет вспышка самоподдерживающейся цепной реакции, – тогда боеприпас будет непоправимо испорчен. Придется усложнить конструкцию заряда, разъединив делящийся материал на несколько частей наподобие долек распотрошенного апельсина. Это повысит массу бомбы, что не очень хорошо для средств доставки, и затруднит подрыв – вероятность «пшика» резко возрастет.

В третьей главе уже приводились примеры тяжелых аварий, к которым приводило неожиданное накопление критической массы делящегося материала. Вот еще один случай, непосредственно связанный с ядерным оружием.
Луис Александер Злотин (1910-1946) прослыл главным оружейником США: именно он собрал начинку «Штучки» – первой американской атомной бомбы. 21 мая 1946 года физик проводил эксперимент по запуску цепной реакции, вручную сближая две плутониевые полусферы. От полного соприкосновения Луис удерживал их отверткой, регулируя зазор и попутно следя за счетчиком нейтронов. В какой-то момент отвертка сорвалась: верхняя полусфера плотно легла на нижнюю. Люди, находившиеся в комнате, увидели голубое свечение ионизированного воздуха и почувствовали тепловую волну. Злотин руками сбросил верхнюю полусферу, но было уже поздно. Доза облучения, полученная им в результате вспышки цепной реакции, была летальной: смерть наступила спустя девять дней.
Плутоний, с которым работал Луис Злотин, предназначался для третьего – глубоководного – испытания в операции «Перекрестки». Но поскольку злосчастная вспышка цепной реакции в «дьявольском ядре» стала уже второй (первая закончилась гибелью Гарри Дагляна в 1945 году), оно оказалось загрязнено продуктами деления и требовало очистки. Без нее риск неудачи значительно возрастал. В итоге третье испытание на «Перекрестках» так и не состоялось.
Вот почему нельзя допускать, чтобы в мощной «бомбе деления» большие куски плутония или урана соприкасались.

Реализовав все вышеперечисленные идеи в металле, атомщики поняли: потолок для «бомб деления» достигнут, и нужно срочно искать новое решение.
Следует напомнить, что энерговыделение ядерного взрыва принято выражать в тротиловом эквиваленте, то есть сравнивать его с массой тринитротолуола, которая дала бы такое же количество энергии. Так вот, первые испытанные бомбы – американская «Штучка», наша РДС-1 – произвели эффект чуть выше 20 килотонн (тысяч тонн) в тротиловом эквиваленте. Хорошо потрудившись над проектом, можно было «докрутить» до 500 килотонн, как у американцев в испытании «Король» (1952). Но хотелось-то получить МЕГАтонны!
Тогда вспомнили об идее, выдвинутой еще в 1941 году известным физиком Энрико Ферми: задействовать процесс, в котором на единицу массы «взрывчатки» выделяется в разы большая энергия, – термоядерный синтез. Правда, для этого «баночку» со смесью дейтерия и трития нужно было мгновенно разогреть до сотни миллионов градусов (см. главу 2). Ну за чем же дело стало? Взорвать рядом с ней «бомбу деления», и требуемая температура получилась бы сама собой. (Конечно, на деле не все так просто, но общий принцип именно таков).
В итоге придумали два принципиально разных варианта конструкции термоядерной бомбы. Первый, по сути, ей не являлся: взрыв «обычной» ядерной бомбы попросту усиливали, добавляя в нее тяжелые изотопы водорода. К примеру, американский проект заряда, получивший от автора, Эдварда Теллера, забавное имя «Будильник» (1946), представлял собой набор чередующихся сферических слоев делящегося материала, дейтерия и трития. Подробно обсуждать эту редакцию «бомбы деления» бессмысленно: ни одного подобного устройства США не испытали. Причина заключалась в том, что запуск термоядерных реакций требовал очень мощного инициирующего взрыва, а с оружейным ураном и плутонием в те годы была напряженка – рекомендовалось их экономить.
Кроме того, вышеописанная конструкция оказалась проблемной еще по целому ряду причин. Следует уточнить, что чистые дейтерий и тритий – газы, которые сложно хранить, а тритий сам по себе – очень дорогой и радиоактивный компонент. По мере распада он постепенно превращается в стабильный гелий-3, отличающийся большой тягой к захвату быстрых нейтронов. Из-за этой своей особенности гелий-3 препятствует протеканию цепной реакции. Со временем его концентрация в тритии возрастает, и через несколько месяцев бомба становится совершеннейшей «некондицией». Получается парадокс: «взрывчатка» сама собой преобразуется в «яд», и ее приходится регулярно заменять, что не очень-то хорошо для боеголовки, стоящей на дежурстве.
Наиболее притягательной была идея полностью исключить тритий, а дейтерий вводить в твердом виде. Тут весьма кстати пришелся способ, предложенный советским физиком Виталием Лазаревичем Гинзбургом. Мысль, как ему казалось, лежала на поверхности: следовало использовать твердое соединение водорода и лития – гидрид лития. Это вещество настолько стойкое, что его планировали использовать для безопасного хранения водорода. Вполне подошло бы и для бомбы! Итак, дейтерий (тяжелый изотоп водорода) нужно было связать с литием-6. А почему именно с этим изотопом, которого в природе мало и с получением которого надо изрядно повозиться?
А потому что при встрече с нейтроном он превращался в тритий. Если разместить дейтерид лития-6 вокруг «обычного» ядерного заряда (триггера), то в момент его подрыва нейтроны цепной реакции деления «порождали» бы в слое дейтерида необходимое количество трития, – и он тут же начинал бы взаимодействовать с окружающим дейтерием. Термоядерная реакция! Причем тритий для нее не нужно было хранить и регулярно заменять: требуемое количество нарабатывалось бы в ходе взрыва триггера. Предложенное Гинзбургом решение позволило упростить конструкцию и сильно облегчило эксплуатацию проектируемых зарядов.
Но и это было еще не все. Мощность взрыва хотели дотянуть до максимума, при этом сэкономив на дорогих делящихся изотопах, поэтому рассматривали все возможные варианты. Триггер уже был проверен и оптимизирован в ходе предыдущих экспериментов, а вот термоядерный процесс… Пришлось руководствоваться теоретическими построениями, расчетами на логарифмической линейке и интуицией. В результате серьезнейшей умственной работы сформулировали следующие требования. Во-первых, для максимальной наработки трития слой дейтерида лития-6 должен был поглотить как можно больше нейтронов от реакции деления, то есть от взрыва триггера. Во-вторых, требовалось максимально уплотнить слой дейтерида, иначе реакция синтеза просто не пошла бы из-за распыления материала первичным взрывом. Удержать это плотное вещество от разлета – вот еще одна задача, третья. И все они были решены элегантным способом: заряд окружили внешним слоем обедненного урана – отхода обогатительных производств, почти полностью состоящего из урана-238 (см. главу 3).
Суть этого рецепта не так легко понять, но почему бы не попробовать? Итак, триггер – «обычный» плутониевый или урановый заряд – взорвался и дал мощнейший поток быстрых нейтронов деления. Куда они направятся? Конечно же, в окружающий слой дейтерида лития-6. Последний состоит из легких атомов, поэтому активно замедляет нейтроны (см. главу 2), – а медленные частицы уже гораздо эффективнее реагируют с литием-6. Как говорилось выше, в результате нарабатывается тритий. Впрочем, некоторые нейтроны могли бы «удрать» и дальше, если бы не стена из обедненного урана, окружающая дейтерид. Уран-238 неплохо отражает замедленные частицы назад, возвращая их к основной «миссии».
В этот момент материал, из которого состоял триггер, уже испарен и расширяется с бешеной скоростью. Тут все могло бы и закончиться, если бы не урановая стенка, к слову, довольно неповоротливая. Она не успевает расширяться так же быстро, в результате чего дейтерид лития-6 гигантской силой прижимает к стенке, сдавливает. А еще уран-238 служит теплоизолятором, возвращая значительную часть энергии взрыва в слой термоядерного горючего. Прекрасно: гигантское давление и температура делают свое дело – запускается рой термоядерных реакций дейтерия и трития. Если посмотреть на рисунок в конце второй главы, можно заметить, что такой синтез двух легких ядер сопровождается обязательным вылетом нейтрона. Причем энергия его почти в десять раз больше по сравнению с нейтроном, получившимся при делении ядра урана или плутония. Этот факт порождает неожиданное последствие, о котором еще не говорилось: на «термоядерных» нейтронах, пасуя перед их огромной энергией, начинает делиться даже уран-238. Выполнив свои функции по отношению к дейтериду лития-6, стенка из обедненного урана вносит дополнительный вклад в общее энерговыделение взрыва, да еще и дает новый всплеск нейтронного потока, теперь уже от реакции деления! Поэтому сразу за ней можно поместить новый слой дейтерида лития-6, окруженный еще одной сферой, изготовленной из урана-238, и так далее.

Вариант устройства «Слойки» с плутониевым триггером (первая бомба подобного типа – РДС-6с – была снабжена триггером, изготовленным из обогащенного урана)

В 1948 году подобная нетривиальная мысль пришла в голову выдающегося советского физика Андрея Дмитриевича Сахарова (1921-1989). В результате получился проект бомбы с логичным названием «Слойка», вошедшим в историю. Хотя иногда можно услышать и имя «Лидочка», появившееся в результате творческого осмысления формулы дейтерида лития – LiD («ли-дэ»).
В современных публикациях часто встречаются расхожие домыслы о том, что идея «Слойки», равно как и применения твердого дейтерида лития-6 вместо газообразных изотопов водорода, была украдена советскими шпионами в США. Это ошибочное мнение, что признано и самими американцами. Сахаров и Гинзбург независимо от того же Теллера пришли к своим прозрениям. Кроме того, огромную работу по математическому моделированию взрывных процессов наши математики проделали полностью самостоятельно.
«Слойка» была реализована, что называется, «в металле». Бомбу под кодовым названием РДС-6с с урановым ядром разработали в уже упоминавшемся КБ-11 (сейчас – росатомовский ВНИИЭФ) под общим руководством Ю.Б Харитона. Для усиления – и чтобы перестраховаться – в дейтерид лития-6 все-таки добавили тритий. Сборку заряда и испытания провели в присутствии И.В. Курчатова. 12 августа 1953 года в полвосьмого утра заряд подорвали на высоте тридцать метров над землей, и Семипалатинский полигон вздрогнул. Свет от вспышки проник даже сквозь темные стекла защитных очков. В радиусе четырех километров не уцелело ни одно кирпичное здание, а железнодорожный мост со стотонными пролетами «переместился» на две сотни метров – даром, что от эпицентра его отделял целый километр. По расчетам мощность достигла четырехсот килотонн, тогда как все испытанные до этого бомбы (РДС-1, -2 и -3) не перешагнули и полсотни.
Однако важна была не мощность, а ее «разблюдовка». Оказалось, что лишь пятую часть энерговыделения дала реакция синтеза. Вклад плутония-239 при взрыве триггера не превысил десяти процентов, тогда как за оставшиеся восемьдесят приходилось благодарить тот самый уран-238, ранее считавшийся «мусором». Тем не менее, очевидно, что «Слойка» не была термоядерной бомбой в полном смысле этого слова. Такие устройства принято называть усиленными или бустированными ядерными зарядами. Кстати, из-за разлета материалов их мощность, по-видимому, нельзя поднять выше одной мегатонны. Самое «крутое» из подобных изделий было испытано британцами в 1957 году: «Оранжевый вестник» выдал аж 720 килотонн – это почти потолок.
Так стоило ли продолжать возиться с бустированием, если нужного эффекта оно не давало? Тут еще и американцы 16 ноября 1952 года доказали, что безо всякого синтеза можно взорвать пятисоткилотонную бомбу, вложив внутрь 60 килограммов высокообогащенного урана (испытание «Король»). Наши подтвердили: РДС-7, рассчитанную на 500 килотонн минимум, даже и не испытывали, потому что сомнений в ее работоспособности не было никаких. Что может быть надежнее, чем уран с содержанием делящегося изотопа – урана-235 – от 75 до 90 процентов, обжимаемый химической взрывчаткой по имплозивной схеме (см. главу 2)? Срок годности такого боеприпаса практически не ограничен, эффективность – бесспорна.
Получается, со «Слойкой» наши ученые зашли в тупик? Нет, это слишком поверхностный вывод, и вот почему. Во-первых, им удалось разработать действительно мощный боеприпас, помещавшийся в бомбардировщик Ту-16, то есть реальное оружие. (Кстати, 6 ноября 1955 года РДС-27 – аналог первой «Слойки», но уже без трития – сбросили с упомянутого самолета над Семипалатинским полигоном). Второе – сконструированная бомба была сравнительно дешевой, поскольку не требовала использования больших количеств дефицитных делящихся материалов. «Отходный» уран-238, судя по полученным данным, прекрасно справлялся с задачей.

Американцы, что вполне понятно, вели свой учет советских испытаний, присваивая им кодовые названия. Так, самый первый взрыв «изделия» РДС-1 известен в США как испытание «Джо-1». Наличие единицы понятно, а «Джо» – это сокращенное имя Сталина: Иосиф по-английски будет Джозеф.
РДС-6с была подорвана на Семипалатинском полигоне четвертой, поэтому в США это событие известно как «Джо-4».

Гонка за лидером – с препятствиями

Но почивать на лаврах было некогда. Согласно данным разведки, американцы 1 ноября 1952 года взорвали на атолле Эниветок в Тихом океане неведомое устройство мощностью 10 мегатонн – десять миллионов тонн в тротиловом эквиваленте! Наши специалисты терялись в догадках, что это могло бы быть.
Оказывается, в США разработчики не пошли по пути создания «Слойки», учтя ограниченную мощность этого типа устройств. Разбираясь с теорией, они натолкнулись на более интересный вариант – разделение триггера и термоядерной взрывчатки. В нашей «Слойке» все было вместе, как бы в едином шарике. А они сделали по-другому: «бомба деления» – отдельно, изотопы водорода – отдельно. Этакая двухступенчатая схема подрыва. Казалось бы, при таком устройстве заряда триггер должен уничтожить своим взрывом вторую ступень; однако тут все намного сложнее.
Хотя выше этот вопрос не обсуждался, теперь настал момент сделать необходимое уточнение. Самыми первыми область ядерного взрыва покидают рентгеновские лучи, движущиеся со скоростью света, а ударная волна (и все остальное) слегка запаздывает. Это «слегка» настолько мало, что трудно представить, но даже такая мизерная задержка успевает сыграть свою роль. Рентгеновское излучение внутри корпуса бомбы обладает столь высокой интенсивностью, что сдавливает термоядерную взрывчатку – еще до того, как она нагреется или будет разрушена: идеальные условия для начала синтеза.
Обжатие с помощью рентгеновского излучения, идущего от триггера, назвали радиационной имплозией. Этот эффект позволил разнести в пространстве первичный ядерный заряд и контейнер с термоядерным горючим. Двухступенчатая схема, предложенная американским математиком Станиславом Уламом и физиком-теоретиком Эдвардом Теллером, унаследовала их имена. Именно ее и проверили на атолле Эниветок в ноябре 1952 года.
Для эксперимента «Майк» построили настоящий дом, – во всяком случае, установку соответствующего размера и массой почти 74 тонны. Внутри постройки из гофрированного алюминия находился цилиндрический стальной кожух с толщиной стенок 25-30 сантиметров. Изнутри он был облицован листами свинца, к которому крепился полиэтилен толщиной несколько сантиметров. По сути, задача кожуха заключалась в следующем: не дать рентгеновским лучам уйти наружу и как можно дольше удержать давление. Интерьер кожуха был «богато» обставлен. Сверху разместился триггер с центральной полостью, заполненной жидкой смесью дейтерия и трития. (Следует напомнить, что такой ядерный заряд принято именовать «бустированным»). Под ним, на одной оси, находился криостат с жидким дейтерием, по центру которого проходила плутониевая труба. Это была вторая ступень, и именно в ней по плану должен был запуститься синтез. Криостат был заключен в так называемый тампер – оболочку из четырех с половиной тонн природного урана.
Вся эта сборка внешне напоминала сосиску, – собственно, так ее и прозвали.
Взрыв «Сосиски» по схеме Теллера-Улама можно описать следующим образом. В момент срабатывания триггера рентгеновское излучение опередило ударную волну. Вырваться за пределы кожуха оно не могло, поэтому распределилось внутри нее равномерно, разогревая и превращая полиэтилен в плазму. Эта плазма переизлучала рентгеновские лучи, которые тут же поглощались внешними слоями тампера, сразу же начавшими испаряться из-за резкого разогрева. Взрывное испарение внешних слоев по закону сохранения импульса привело к схлопыванию тампера и находившегося внутри него криостата. В результате давление дейтерия резко возросло, но одновременно сжатию подверглась и центральная плутониевая труба. Достигнув критического состояния, она, в свою очередь, взорвалась: это был второй «взрыв деления», давящий и прогревающий дейтерий уже изнутри. Теперь деваться ему было некуда – термоядерные реакции запустились, выбросив мощный поток нейтронов. Они прошили тампер, заставив уран делиться с выбросом колоссальной энергии. Все перечисленные события заняли несколько милионных долей секунды: ударная волна триггера не успела бы дойти до криостата.

Термоядерный взрыв по схеме Теллера-Улама

Что же получилось в итоге? Островок Элугелаб, на котором разместилась «Сосиска», исчез в мгновение ока. Продукты деления урана из оболочки дали сильнейшее радиоактивное загрязнение всего атолла Эниветок. (Кстати, это отличительная черта бомб с урановой оболочкой). Изучая выпадения после взрыва, открыли два новых элемента – фермий и эйнштений, о чем уже говорилось. Наконец, один из «отцов» термоядерной бомбы, Теллер, узнал об успехе, глядя на сейсмометр в Беркли, штат Калифорния. Прибор отреагировал на приход сейсмической волны, несмотря на то, что находился в семи с половиной тысячах километров от эпицентра.
По результатам наблюдений мощность взрыва составила 10 мегатонн – очень достойно, но что там с «разблюдовкой»? А наблюдалась та же картина, что и в случае с РДС-6с: восемьдесят процентов дало деление урана-238 сверхбыстрыми нейтронами, получившимися в результате синтеза дейтерия, и лишь двадцатипроцентный вклад в энерговыделение дал сам синтез.
Так кто же первым испытал термоядерную бомбу? Конечно, «Слойка» взорвалась 12 августа 1953 года, на девять месяцев позже «Сосиски», да и по мощности была гораздо слабее. Но это только с одной точки зрения. С другой стороны, американская установка с Эниветока отличалась полной обездвиженностью, тогда как советскую РДС-6с спроектировали специально под средство доставки – бомбардировщик. Еще и жидкий дейтерий оказался совсем не практичным решением, гораздо лучше выглядела наша «Лидочка» с твердым термоядерным горючим. Американцы о применении дейтерида лития были осведомлены, но масштабного производства лития-6 на тот момент еще не создали – в отличие от нас. (Хотя 1 марта 1954 года на атолле Бикини США испытали пятнадацатимегатонную бомбу уже с дейтеридом лития).
В общем, вопрос с первенством – очень неоднозначный.
Тем не менее, схема Теллера-Улама была прорывной, потому что давала возможность конструировать гораздо более мощные бомбы. Ничто не мешало добавить туда третью термоядерную ступень, чтобы перейти к сотням мегатонн.
Обо всем этом наши ученые и руководители, конечно, не знали, но, проведав про результаты эксперимента «Майк», забеспокоились. От «Слойки» надо было экстренно переходить к изобретению чего-то принципиально нового. В книге советского физика-ядерщика Льва Петровича Феоктистова «Оружие, которое себя исчерпало» приводится интересное воспоминание от конца 1953 года. Автор, еще совсем молодой, был приглашен на совещание по поводу прекращения всей предыдущей деятельности, в том числе и работ по «Слойке». Один из присутствующих изумился резвостью перехода и предложил одновременно «развивать старое и искать новое». Будущий нобелевский лауреат, физик-теоретик Игорь Евгеньевич Тамм, в группе которого работал Сахаров, энергично возразил: «Человек консервативен. Если ему оставить старое и поручить новое, то он будет делать только старое. Мы должны завтра объявить: „Товарищи, все, что вы делали до сих пор, никому не нужно. Вы безработные“. Я уверен, что через несколько месяцев мы достигнем цели».
Тут же появились новые идеи. Они, конечно, не возникли из воздуха, а были плодом долгих размышлений и кропотливой работы. Кивать на шпионов здесь особо не приходится, потому что к этому моменту наша агентурная сеть в США уже была ослаблена. В результате данные о конкретных конструкциях термоядерных устройств на стол руководству Советского Союза не попадали. Ну а в начале двадцать первого века американская комиссия в Гарварде сделала вывод, что с наибольшей вероятностью талантливые советские ученые до всего додумались сами.
Уже в конце 1953 года наш физик-ядерщик Виктор Александрович Давиденко предложил двухступенчатую схему. Однако его идеей было чисто механическое обжатие термоядерного горючего взрывом триггера. К слову, последних потребовалось бы несколько, и устройство получилось бы громоздким и неэффективным. К счастью, в начале 1954 года Сахаров вместе с выдающимися физиками Яковом Борисовичем Зельдовичем и Юрием Алексеевичем Трутневым заново переоткрыл принцип радиационной имплозии. Советские ученые самостоятельно пришли к дизайну Теллера-Улама, но на этом не остановились: вторую ступень изменили до неузнаваемости. Или до полной узнаваемости – кому как больше нравится. Заменив жидкий дейтерий дейтеридом лития-6, а цилиндрическую форму криостата переделав в слоистую сферическую, получили на месте второй ступени… «Слойку»! (Это к вопросу о «тупиковости» работ по созданию РДС-6с).

А.Д. Сахаров обладал выдающейся способностью интуитивно находить правильный ответ. Я.Б. Зельдович вспоминал такой случай: в процессе работы над РДС-37 возникла необходимость быстро получить некую критически важную цифру. Задание было выдано сразу четырем группам, но знал об этом только Зельдович. Его команда не смогла прийти к какому-либо определенному результату. Тогда он обратился к Сахарову, который выдал оценку, полученную по собственной прикидке. Она довольно точно сошлась с результатами еще двух групп. Каким образом Сахаров угадал правильный результат, так и осталось загадкой.

Новая двухступенчатая РДС-37 сразу проектировалась как авиационный боеприпас или боеголовка для перспективных баллистических ракет. Поэтому испытывали ее, сбросив с самолета Ту-16А на парашюте. «Тушку» специально подготовили к воздействию световой вспышки: с нижней части смыли лак, который мог воспламениться, и закрасили белым все темные поверхности. Несколько раз провели сброс макетов РДС-37 на парашюте, и все равно не обошлось без проблем – первый вылет с настоящей бомбой пришлось прекратить из-за появившейся над Семипалатинским полигоном облачности и отказа радиолокационных систем. В таких условиях самолет не смог бы выполнить прицельное бомбометание, а поскольку мощность взрыва ожидалась очень большой, ошибка могла привести к трагическим последствиям. Но опыта посадки с термоядерной бомбой массой пять с половиной тонн на борту ни у кого в мире не было! Ту-16А кружил, вырабатывая горючее, пока на земле волновались и спорили, что предпринять. Думали о сбросе боеприпаса в горах без инициирования ядерного взрыва, но тогда при ударе уран и плутоний превратились бы в пыль и загрязнили окружающую среду. Потерю бомбы тоже посчитали неприемлемой. В конце концов, дали разрешение садиться. Самолет с трудом вписался в полосу, применив парашютное торможение.
Зато 22 ноября 1955 года все прошло как по маслу. Спустившись с двенадцатикилометровой высоты, РДС-37 рванула в полутора тысячах метров от земли. «Тушка» успела улететь на 15 километров, но летчики все равно ощутили тепловое воздействие, показавшееся более сильным, чем в самый жаркий день; да и слабая ударная волна воздушное судно тоже догнала.
Как выяснили, «бахнуло» на 1,6 мегатонны: РДС-37 в четыре с половиной раза «пересилила» РДС-6с, хотя обладала сходной массой и размерами. В принципе, мощность можно было бы довести и до трех мегатонн, но полигон находился в довольно населенной местности, поэтому энерговыделение искусственно ограничили, – впрочем, недостаточно.
Ударная волна докатилась до будущего города Курчатов, расположенного в 70 километрах от эпицентра, и сбила с ног наблюдателей. Но здесь она не остановилась: окна с выбитыми стеклами обнаруживались в радиусе двухсот километров. В 270 километрах на крупном Семипалатинском мясокомбинате тоже вылетели все стекла, отправив недельную продукцию предприятия на свалку. В общем, стало ясно, что мощные заряды на этом полигоне испытывать нельзя, и с 1956 года началось обустройство объекта на архипелаге Новая Земля.
Тем не менее, ключ к созданию супербомб оказался в руках советских специалистов, а монополия США на сверхмощное оружие была нарушена уже второй раз. Более того, уже в 1958 году была испытана усовершенствованная «схема Бабаева-Трутнева», реализованная в так называемом «изделии 49». Сотрудникам КБ-11, в честь которых названа схема, удалось значительно уменьшить массу и размеры заряда. По секрету можно добавить: сделали они это так удачно, что мотивы их изобретения проглядывают и в американских конструкциях!
Однако наличие термоядерных боеприпасов еще не позволяло успокоиться, ведь без средств доставки они были бессмысленной игрушкой. Как уже упоминалось, Ту-16А могли нести эту бомбу. Но существовала острая потребность в беспилотных инструментах сверхдальней доставки, то есть ракетах.
Под «перевозку» термоядерных зарядов специально разработали межконтинентальную баллистическую ракету Р-7. Ее впоследствии многократно модернизировали для самых разных нужд. В результате именно членам этого семейства ракет-носителей мы должны быть благодарны за вывод на орбиту первого искусственного спутника Земли и корабля «Восток-1». (Да-да, именно того, которым управлял Юрий Алексеевич Гагарин, первый космонавт). «Союзы», на которых мы сейчас «возим» космонавтов и грузы на Международную космическую станцию, – тоже из семейства Р-7. Вот такую неожиданную пользу оказала гонка ядерных вооружений.
Баллистические ракеты – и ракета средней дальности наземного базирования Р-12, и лодочная Р-13 – тоже проектировались с оглядкой на РДС-37 и ее последующие «редакции» в качестве боеголовки. Таким образом, успешные испытания РДС-37 стали, образно выражаясь, «триггером» создания советского ядерного щита.

Межконтинентальная баллистическая ракета Р-7 и термоядерная боеголовка для нее

После обсуждения всех этих тонкостей следовало бы изобразить здесь подробную схему какого-нибудь заряда. Но по понятным причинам точные конструкции и характеристики «изделий» строго засекречены. Тем не менее, можно с уверенностью утверждать, что большинство ядерных вооружений мира являются термоядерными. Дело в том, что термоядерную бомбу можно изготовить практически любой мощности – от очень маленькой до неимоверно большой.

Супербомба

По большому счету, в заряде гигантской мощи нет особого смысла. Удар роя небольших боеголовок по периметру города или неукрепленного военного объекта окажет гораздо большее разрушительное воздействие. Во-первых, энергия взрывов в этом случае более равномерно распределится по территории. Во-вторых, у нескольких боевых блоков будет больше шансов прорваться сквозь систему противоракетной обороны. В-третьих, какое-то из устройств может не сработать, – всякое бывает, – но это не обернется таким конфузом, как в случае одной крупной бомбы. Перечисленные доводы были учтены военными и конструкторами, поэтому нынешние стратегические ядерные вооружения состоят из зарядов мощностью меньше мегатонны. А для их доставки придуманы разделяющиеся боеголовки с несколькими блоками индивидуального наведения.
Но тогда, в пятидесятых-шестидесятых годах прошлого века, об этих тонкостях еще не задумывались: скорее, шла игра ядерными «мускулами». Когда в СССР в 1949 году испытали первую атомную бомбу (РДС-1), президент Соединенных Штатов Гарри Трумэн дал указание разработчикам из Лос-Аламоса «напугать русских» во много раз более мощным термоядерным «изделием». Десятимегатонное испытание под названием «Майк» (1952) удовлетворило требованиям, а потом «Кастл Браво» (1954) опередило его еще на пять мегатонн. Однако оба взрыва были наземными, и привели к сильнейшему радиоактивному заражению местности. Возможно, это стало одной из причин, почему американцы в последующем так и не переступили отметку в 15 мегатонн.
Советский Союз продвинулся по «линейке энергий» гораздо дальше: самая мощная в истории бомба произвела эффект примерно в 50 мегатонн! В русской традиции подобные рекордные творения рук соотечественников всегда наделялись царским титулом. Не избежала этого и «Царь-бомба», хотя у нее есть и официальный код – АН602.
Создание АН602 имело четко определенную цель – дать американцам асимметричный ответ в ядерной гонке. Не секрет, что из-за более позднего старта работ по атомной тематике СССР не мог выступать со Штатами на равных ни по числу боеголовок, ни по количеству средств доставки. В этой ситуации приходилось рассчитывать только на качество: вероятный противник должен был твердо усвоить, что даже один самолет или одна ракета могут нести груз, способный стереть с лица земли самый крупный город. Осведомленность о гарантированном возмездии значительно поумерила бы пыл западных «ястребов», планировавших нападение на нашу страну. Следовательно, требовалась бомба поистине «царской мощи», способная нанести огромный и потому неприемлемый ущерб; ее наличие у СССР остудило бы самые горячие головы. Таким образом, советская гигантомания являлась вполне обоснованной, более того, – она позволяла сэкономить на достижении ядерного паритета с США: поставив целью сравняться с американскими «партнерами» по количеству боеприпасов и ракет, пришлось бы выложить неизмеримо больше денег. «Воевать не числом, а умением», – говорил великий русский полководец Суворов, и в данной ситуации его слова пришлись как нельзя кстати.
Корпус супербомбы и ее парашютную систему сконструировали в стенах НИИ-1011, ныне входящего в Росатом и носящего звание «Российский федеральный ядерный центр – Всероссийский научно-исследовательский институт технической физики имени академика Е. И. Забабахина» (г. Снежинск Челябинской области). Следует отметить, что корпус и парашют в НИИ-1011 проектировали для другого варианта бомбы, но разработки «пришлись впору» АН602.
В 1958 году в отношениях с США наступило кратковременное потепление, и супербомба отошла на второй план, но поскольку «разрядка» была недолгой, то основные работы по конструированию и созданию АН602 пришлось выполнять ускоренно. Невероятным рывком процесс был завершен в 1961 году силами коллектива ранее упомянутого КБ-11 (сейчас – ВНИИЭФ) под руководством Андрея Дмитриевича Сахарова – причем всего за 112 дней.
Попутно пришлось решить еще две проблемы, так сказать, неядерного плана. Во-первых, сверхмощные испытания можно было проводить лишь в безлюдных местах, где на многие сотни километров нет человеческого жилища. Чтобы понять это, достаточно вспомнить о последствиях взрыва РДС-37, в тридцать раз менее мощного устройства, нежели проектируемый «монстр». Следовательно, ни Семипалатинский полигон в Казахстане, ни Тоцкий в Оренбургской области не подходили для АН602 из-за опасной близости к населенным пунктам. Зато идеальным вариантом был признан архипелаг Новая Земля: одного взгляда на карту хватит, чтобы осознать всю рациональность подобного выбора. Интересно, что на островах проживало коренное население, так что три сотни местных ненцев пришлось переселить в Архангельскую область. После этого началось строительство трех испытательных площадок. «Черная Губа» активно использовалась в 1955-1962 годах, и именно там прошли первые подводные испытания, о которых говорилось ранее (торпеда Т-5). «Маточкин Шар» эксплуатировали гораздо дольше, с 1964 до 1990 года, проводя в основном подземные испытания: к этой площадке относится вышеописанный взрыв 1973 года в недрах горы Черной. Наконец, «Сухой Нос» (1957-1962) был предназначен, в частности, для «Царь-бомбы».
Вторая проблема заключалась в том, что сверхмощные боеприпасы необходимо было взрывать на высоте в несколько километров: только тогда ударная волна производит максимальный разрушительный эффект. Значит, и испытания таких устройств должны были выполняться в варианте бомбометания; но где же взять самолет под такую махину? Ведь АН602 весила 26,5 тонн! По этой теме Игорь Васильевич Курчатов осенью 1954 года переговорил с нашим прославленным авиаконструктором Андреем Николаевичем Туполевым. В результате решили модернизировать самый крупный на тот момент бомбардировщик Ту-95. С учетом размеров и массы бомбы пришлось снять фюзеляжные топливные баки и поставить новые балочные держатели. Впрочем, «изделие» все равно не помещалось в бомболюк, поэтому часть фюзеляжа пришлось вырезать и установить подъемник с крепежным устройством, но даже так бомба наполовину торчала снаружи.
Весь корпус самолета и лопасти винтов окрасили светоотражающей белой краской, чтобы снизить эффект теплового воздействия. Получившийся Ту-95В, единственный в своем роде, в 1959 году попрактиковался в сбросе макетов АН602; в итоге комиссия решила, что для этих целей он подходит.
В КБ-11 сборку бомбы выполняли сразу на железнодорожной платформе, предназначенной для перевозки главной героини из Арзамаса-16 (ныне – г. Саров Нижегородской области) на станцию Оленья на Кольском полуострове. Смонтированное устройство замаскировали так, что платформа со стороны казалась обычным крытым вагоном. Охраняемый состав, в середине которого находился «спецвагон», за десять дней достиг своей цели.

Внешний вид «Царь-бомбы»

А уже ранним утром 30 октября 1961 года с аэродрома на Кольском полуострове вылетел снаряженный Ту-95В. Следом за ним в воздух поднялась летающая лаборатория Ту-16А, призванная измерить характеристики взрыва.
АН602 сбросили с высоты 10,5 километров в пределах площадки «Сухой Нос», причем сбросили на огромном парашюте – к моменту детонации бомбардировщик должен был улететь как можно дальше. К счастью, ему это удалось: когда спустя три минуты «изделие» рвануло на высоте в четыре километра, Ту-95В находился уже в 39 километрах от места сброса, а лаборатория – в полусотне.
Кинооператоры, снимавшие испытание с самолета, вспоминали: «Жутковато лететь, можно сказать, верхом на водородной бомбе! Вдруг сработает? Хотя и на предохранителях она, а все же... И молекулы не останется! Необузданная сила в ней, и какая! Время перелета к цели не очень большое, а тянется... Мы на боевом курсе. За силуэтом бомбы – сплошная вата облаков... А бомба? Предохранители сняты? Или при сбросе их снимут? Сброс! Бомба пошла и утонула в серо-белом месиве. Пилоты на форсаже уходят от места сброса... Ноль! Под самолетом снизу и где-то вдали облака озаряются мощнейшей вспышкой. Вот это иллюминация! За люком просто разлился свет – море, океан света, и даже слои облаков высветились, проявились... В этот момент наш самолет вышел между двух слоев облачности, а там, в этом прогале, снизу, появляется громаднейший шар-пузырь светло-оранжевого цвета! Он, как Юпитер, – мощный, уверенный, самодовольный, – медленно, беззвучно ползет вверх... Разорвав беспросветную, казалось бы, облачность, он рос, все увеличивался. За ним, как в воронку, казалось, втянется вся Земля. Зрелище было фантастическое, нереальное... во всяком случае, неземное».
Яркую тридцатисекундную вспышку видели на расстоянии в несколько сотен километров от эпицентра. А если бы кто-то находился в радиусе 100 километров, то вся его кожа омертвела бы от ожогов.
Огненный шар раздулся до диаметра около 9 километров и едва не коснулся земли, но отраженная ударная волна смяла его и отбросила от «Сухого Носа». Тем не менее, «поверхность острова так оплавило, вымело и вылизало, что не поверхность стала – каток! И скалы тоже блестят гранями, ребрами... Снимаем прямо с воздуха, на облете и зависании... Вот и эпицентр. Над этой точкой буйствовал термояд. Все сметено, вылизано, подчищено, все оплавлено и продуто!» – это тоже из воспоминаний кинооператоров.
Ударная волна догнала Ту-95В – с кое-где обгоревшей краской – уже на расстоянии 115 километров от точки сброса, и самолет все равно слабо встряхнуло. Через 40-50 минут эхо испытания услышали (в прямом смысле этого слова!) на острове Диксон, почти в тысяче километров от точки взрыва: эффект описывали как подобие артиллерийской канонады.
Сейсмическую волну удалось зарегистрировать по всему земному шару, ибо она сумела обогнуть его трижды! Главный конструктор КБ-11 Юлий Борисович Харитон, находившийся в тот момент на Семипалатинском полигоне, узнал об успешном испытании АН602 именно по показаниям сейсмических датчиков, расположенных в подвале школы.
Облако взрыва развивалось довольно долго, целых сорок минут. За это время «гриб» достиг высоты в 67 километров, а его «шляпка» раздулась до девяноста пяти – в диаметре.

Сравнение «грибов» самых известных советских бомб, испытанных при сбросе с самолета

В момент детонации на целых полчаса исчезла связь с Ту-95В и Ту-16А, поскольку атмосфера в этом районе стала непрозрачной для радиоволн из-за ионизации воздуха, – поэтому на авиабазе Оленья длительное время не знали, уцелели ли самолеты. А уж простые помехи наблюдались на огромных расстояниях: есть сведения, что они портили настроение радиослушателям даже в некоторых европейских странах.
Казалось бы, такая мощь по определению должна была породить колоссальное радиоактивное загрязнение. На деле же, спустя два часа после взрыва на площадке «Сухой Нос», в радиусе двух-трех километров от эпицентра, фон был всего в сто раз больше естественного – на удивление низкое значение для подобных условий. Почему же рекордное испытание было сравнительно «чистым»? По-видимому, дело в том, что в «Царь-бомбе» урановый тампер заменили свинцовым: без урана мощность АН602 упала в два раза, зато радиоактивных веществ образовалось во много раз меньше. Иными словами, можно было бы испытать и стомегатонное устройство, но решили поберечь природу. В результате более 97 процентов выделившейся энергии имели термоядерное происхождение, и бомба оказалась сравнительно «дружелюбной» с экологической точки зрения.

Следует напомнить, что в термоядерной бомбе может использоваться деление урана-238 быстрыми нейтронами, образовавшимися в результате термоядерного синтеза (тогда как на медленных данный изотоп не делится). Этот процесс метко называют «реакцией Джекила-Хайда» в честь героя повести Р.Л. Стивенсона, доброго интеллигентного доктора Генри Джекила, на свою беду открывшего препарат, который превращал его в отвратительного и жестокого мистера Эдварда Хайда. Так и вроде бы безобидный уран-238 под действием быстрых нейтронов превращается в страшную взрывчатку, генерирующую сильнейшее радиоактивное заражение. Имей «Царь-бомба» урановую оболочку, последняя дала бы дополнительный пятидесятимегатонный вклад!

Каково значение «царского» испытания для Советского Союза и мира? Безусловно, оно произвело желаемый политический эффект. Не секрет, что американцы еще в 1949 году утвердили план «Дропшот», включавший массированную атомную бомбардировку авиабаз, а также промышленных и правительственных центров. В 1956 году был составлен подробный перечень целей: к примеру, Москву ожидали 178 ударов, Ленинград – 145, а всего в списке можно найти более 1100 авиабаз и 1200 городов, расположенных на огромной территории от Восточной Германии до Китая – в зоне влияния СССР. По сути, это был план возврата нашей страны в каменный век. Более того, он предусматривал уничтожение шестидесяти пяти миллионов человек (!) в крупных городах, что говорит о непревзойденной жестокости американцев. И США располагали соответствующими возможностями: есть данные, что в 1959 году их ядерный арсенал на порядок превосходил советский. В Западной Европе как грибы после дождя появлялись базы бомбардировочной авиации. Мы должны были отвечать на вызов, демонстрировать свои возможности. Многие считают, что беспрецедентный по мощи взрыв АН602 отрезвил политиков по всему миру, и, в частности, этот факт помог бескровно разрешить Карибский кризис в 1962 году. К сему моменту у СССР были на вооружении и ракеты-носители, и самолеты дальней авиации, способные долететь до Соединенных Штатов Америки, и достаточно «легкие» термоядерные бомбы. Конечно, американцы обладали огромным числом истребителей-перехватчиков, но даже небольшая вероятность мощного удара по крупному городу заставила вероятного противника сбавить обороты.
С другой стороны, саму АН602 самолет Ту-95В доставить за океан не смог бы: из-за демонтажа части топливных баков запас горючего оказался бы недостаточным. Тогда сконструировали облегченный вариант заряда на 20 мегатонн в том же корпусе, который успешно проверили в 1962 году.
Возвращаясь к «Царь-бомбе», хотелось бы вспомнить об одном интересном факте, касающемся чисто научной спекуляции. Еще в 1942 году некоторые американские ученые забеспокоились, что мощный атомный взрыв может «поджечь» атмосферу Земли, запустив в ней ядерные реакции. Теоретические расчеты показали нереальность подобного развития событий. Невзирая на это, слухи циркулировали продолжительное время, и испытание АН602 вызвало новый всплеск интереса к проблеме возможного уничтожения планеты – теперь уже за счет запуска термоядерного синтеза в атмосфере или в океане. Можно констатировать, что и этого не случилось.
Тем не менее, испытание «Царь-бомбы» – ее еще называли «Большим Иваном», «Кузькиной матерью» – имело поистине космический масштаб. Советские ученые наглядно продемонстрировали, что термоядерное оружие может иметь любую мощность, ограниченную лишь возможностями средств доставки.

Чистая / грязная бомба

Итак, мощность можно накрутить любую, а как быть с радиоактивным загрязнением? В случае оружия возмездия его можно довести до максимума, особенно если отсутствует интерес к использованию территории противника, ведь заражение будет долговременным. Для таких целей подойдет «грязная бомба». В противном случае необходимо «чистое» устройство, уничтожающее живую силу, но сохраняющее местность доступной.

Термоядерная бомба, особенно с урановой оболочкой (тампером), по определению является «грязной» – это доказали, например, американские испытания на атолле Бикини. Если заменить уран другим материалом, то генерация радиоактивных веществ снизится, –  но все равно остается плутониевый триггер, при взрыве которого образуются продукты деления. Таким образом, рецепт «чистого» боеприпаса ясен: убрать тампер и что-то сделать с триггером. Вторая задача пока не имеет реального решения, хотя теоретиками был предложен целый ряд вариантов – от лазерного нагрева термоядерного горючего до триггера из антиматерии. И если мощные лазеры уже созданы, просто они слишком большие и потребляют очень много энергии, то антивещество в необходимых количествах человечество пока не научилось ни производить, ни удерживать, – причем вряд ли это произойдет в ближайшей перспективе. Что, впрочем, не мешает рассматривать «антибомбы» как самостоятельный и очень эффективный вид оружия: всего один грамм антиматерии, столкнувшись c таким же количеством обычного вещества, даст выход в 43 килотонны!

Однако на сегодняшний день от плутониевого триггера не уйти, поскольку доступных вариантов его замены попросту не существует, – тут уж приходится работать с тем, что есть. 

К условно «чистым» вариантам традиционно причисляют нейтронное оружие, основным поражающим фактором которого является нейтронный поток. В результате живая сила противника будет погибать от лучевой болезни в местах, где ударная волна не окажет летального воздействия. Нужно, однако, учитывать, что нейтроны быстро рассеиваются и поглощаются атмосферой, особенно влажной, поэтому нейтронные боеприпасы имеют весьма ограниченную зону поражения. Они наиболее эффективны для вывода из строя незащищенных объектов и живой силы. А вот, к примеру, экипажи танков «прикрыты» от радиации броней, тем более, если в нее добавить вещество, поглощающее нейтроны – бор. В общем, проще взорвать бомбу помощнее, опираясь на действие ударной волны, а не радиации. Именно поэтому на сегодняшний день нейтронные бомбы в арсеналах практически отсутствуют, а если и встречаются, то мощность их невелика, около килотонны: только при таких характеристиках нейтронный «всплеск» приобретает значение. (Мегатонные же термоядерные устройства страшны вспышкой и ударной волной). Именно поэтому нейтронные боеприпасы относят к тактическому оружию, о котором речь пойдет в следующем разделе.

Зоны поражения при взрыве нейтронного боеприпаса мощность 1 килотонна: 1 – зона, где поражение наносит и ударная волна, и проникающая радиация; 2, 3, 4, 5 – зоны крайне тяжелых, тяжелых, средних и легких поражений, соответственно

В космосе нейтронные бомбы и пушки могут применяться для поражения движущихся по траектории ядерных боеголовок. Здесь, в безвоздушном пространстве, потоку частиц ничто не мешает распространиться как угодно далеко. Нейтроны способны нарушить работу электронных компонентов или «испортить» делящийся материал, выведя таким образом из строя боеголовку. Впрочем, с этой уязвимостью научились бороться, применяя специальные защитные схемы и материалы.

Нейтронное оружие тоже не является полностью «чистым», поскольку требует взрыва триггера, а кроме того, поток нейтронов вызывает появление радиоактивных веществ в почве и сооружениях, попавших в район взрыва. Впрочем, иногда заражение местности как раз и является главной целью. Как уже говорилось, для этого можно применить термоядерное оружие, содержащее природный или обедненный уран. Продукты его деления способны серьезно загрязнить обширные пространства, особенно если взрыв происходит невысоко над поверхностью. В качестве примера стоит привести уже упомянутое ранее испытание «Кастл Браво» (1954), самое мощное из американских: спустя пять часов после взрыва корабли, стоявшие в полусотне километров от атолла Бикини, получили загрязнение в 500 тысяч раз больше естественного фона. На атолле Ронгерик, удаленном от эпицентра на 240 километров, через 7,5 часов начали формироваться такие условия, что военных пришлось экстренно оттуда вывозить, – и все равно они успели получить опасные дозы. То же произошло с жителями атолла Ронгелап, в некоторых местах которого уровень радиации поднялся в 100 миллионов раз выше обычного фона. Под облако попало и японское промысловое судно «Фукурю-Мару» («Счастливый дракон»), находившееся в 170 километрах от атолла Бикини. Выпадения представляли собой белую пыль в форме хлопьев – это были испаренные при детонации коралловые рифы, собравшие на себя радиоактивные продукты взрыва. Они сыпались на море, атоллы, палубы судов, – в том числе, и на палубу «Фукурю-Мару». Рыбаки осознавали опасность, но потратили время на извлечение из воды рыболовных снастей. Результатом для всей команды стала острая лучевая болезнь, которую, к счастью, удалось вылечить: к началу нынешнего века почти все члены команды были живы.

И еще об одном типе «грязных» бомб здесь обязательно нужно упомянуть, хотя он и не имеет прямого отношения к ядерной физике. Радиологическое оружие – как его принято называть – может представлять собой обычную взрывчатку вкупе с емкостью, содержащей радиоактивные вещества: взрыв должен распылить их, загрязняя обширные территории. (По своей сути это химическое оружие). Известно, что такие «изделия» были признаны малополезными в непосредственном бою, поскольку не давали немедленного поражающего эффекта. Да и долговременное загрязнение местности никого не радовало, поскольку ее пришлось бы реабилитировать, что весьма трудно и затратно.

Однако остается вопрос: что если такую бомбу изготовят террористы? Понятно, что ядерное оружие им не по зубам: дорогая, сложная технология производства и строгий учет делящихся материалов не позволят злоумышленникам незаметно собрать атомный заряд. А радиоактивные вещества вполне могут быть украдены, тем более что такие случаи в истории были. Но стоит ли сильно беспокоиться по этому поводу? Во-первых, для нанесения значительного ущерба необходимо большое количество радиоактивных веществ, так что сами террористы при изготовлении «адской машины», скорее всего, переоблучатся и погибнут. Во-вторых, скрытная перевозка подобной бомбы потребует заключить ее в металлический футляр с очень толстыми стенками. В противном случае ионизирующее излучение, идущее от «изделия», будет легко зафиксировать специальными детекторами, да и перевозчик может получить смертельную дозу, не успев доехать до места назначения. К слову, бомба в футляре, скорее всего, окажется нетранспортабельной; а если ее и доставят, куда требуется, то возникнет следующая проблема – как быстро извлечь устройство из кожуха, чтобы подорвать в нужной точке? Ведь взрыв внутри толстостенного футляра не даст нужного эффекта! Все эти сложности заставляют сомневаться, что нынешние злоумышленники способны создать и применить радиологическое оружие.

Миниатюризация

Понятно, что устройства наподобие «Царь-бомбы» имеют чисто стратегическое значение. Но разрушительную силу ядерного оружия можно использовать и в непосредственных боестолкновениях, – например, для неожиданного прорыва обороны противника. Вооружения, используемые в подобных целях, называют тактическими, и обычно их мощь не превышает нескольких килотонн, иначе есть риск нанести урон своим войскам. В результате работ по этому направлению появились авиационные и глубинные бомбы, боеголовки тактических ракет и торпед, фугасы и донные мины, и даже артиллерийские снаряды. Последние являются наиболее интересным примером миниатюризации атомного оружия.
Возникновение ядерной артиллерии в 1950-х годах связывают с невысокой точностью тогдашних ракет и бомбардировщиков. Нетрудно понять, что даже небольшая погрешность доставки ядерного боеприпаса может обернуться трагическими последствиями для собственных подразделений. Поэтому особенно важно попасть четко по позициям и укреплениям противника. Ствольная артиллерия давно доказала свою точность и надежность, что и дало импульс к производству «спецснарядов».
Американцы, немало покопавшиеся с пушечной схемой подрыва (см. главу 2), были хорошо осведомлены о ее возможностях в плане миниатюризации заряда. Поэтому все силы были брошены на создание «изделия» с начинкой из обогащенного урана, для которого эта схема применима. Уже в 1952 году на вооружение был принят снаряд W9 калибром 280 миллиметров для стрельбы из буксируемой пушки М65, которая обычно упоминается под именем «Атомная Энни». Ее прототип, кстати, был сработан под 240 миллиметров, но чтобы не ждать, пока конструкторы заставят снаряд «похудеть», ствол попросту рассверлили на больший калибр. W9 весил 364 килограмма, улетал на 30 километров и выдавал 15-20 килотонн – мощность, сравнимую со сброшенным на Нагасаки «Малышом», масса которого равнялась четырем тоннам!
Именно из «Атомной Энни» произвели первый в истории ядерно-артиллерийский выстрел. Испытание, известное как «Грэйбл», имело место 29 мая 1953 года на полигоне в Неваде. Интересно, что оно относится к ряду самых «запечатленных»: в интернете легко найти множество качественных видеозаписей и фотографий данного события. Вероятно, это делалось в пропагандистских целях, чтобы уведомить Советский Союз о возможном применении ядерного оружия не только в рамках массированных бомбардировок, но и в обычном бою.
Громоздкость «Атомной Энни» заставила разработать новые «изделия» для обычных пушек меньшего калибра. Но и это не было пределом миниатюризации. В конце концов, уменьшению поддалась имплозивная схема (см. главу 2), после чего США наштамповали порядка тысячи плутониевых снарядов. Создали даже уникальный атомный боеприпас «Дэйви Крокет» массой около 30 килограммов с энерговыделением при взрыве от 10 до 20 тонн в тротиловом эквиваленте, – по сути, это была ядерная граната!

Варианты устройства и подрыва ядерного снаряда

В СССР проектирование атомных артиллерийских боеприпасов началось в 1954 году. Поскольку имплозивная схема была для нас основной, а снижение размеров таких зарядов – задача очень трудная, приняли решение строить гигантские мобильные орудия под тяжелые снаряды. Впрочем, полутонные (по массе) боеприпасы с дезинформирующими названиями «Конденсатор» и «Трансформатор», для которых пришлось сконструировать специальные самоходные установки, в серию так и не пошли из-за целого ряда существенных недостатков последних. Начать с того, что сильнейшая отдача при выстреле сильно портила «внутренности» машины: коробку передач срывало с креплений, двигатель смещался, отказывала гидравлика и системы связи. Постепенно эти проблемы удалось решить. Но пусковые установки из-за своих огромных размеров не помещались на железнодорожные платформы, не проходили под мостами и не могли развернуться на улицах города, неточно стреляли из походного положения и требовали специального заряжающего приспособления. А ведь в скоротечных боевых операциях большой вес, медлительность и неповоротливость звучат как приговор. Поэтому в 1960 году проект был прекращен.

И все же вероятный противник не должен был иметь и тени сомнений, что Советский Союз обладает эффективной ядерной артиллерией. Поэтому на параде, состоявшемся на Красной площади 7 ноября 1957 года, можно было пронаблюдать и самоходное орудие «Конденсатор-2П», разработанное для стрельбы одноименными боеприпасами, и самоходный миномет «Ока», созданный под «Трансформаторы». Говорят, представители иностранных государств были в шоке. Некоторые западные журналисты даже решили, что им «подсунули» устрашающую бутафорию – не более того.

Уникальный ядерный миномет «Ока» в серию так и не пошел…

Что же оставалось делать? Логичным шагом стала разработка компактных зарядов для стрельбы из имеющихся в войсках образцов артиллерии. В НИИ-1011 (ныне – РФЯЦ-ВНИИТФ, входящий в состав Росатома) эта работа завершилась успехом. Удалось создать килотонный боеприпас массой всего 56 килограммов, которым можно было стрелять на 17 километров из обычных 152-миллиметровых самоходных артиллерийских установок – для этого подходят нынешние «Мста-С», «Акация», пушка «Гиацинт». Потом появилась целая линейка изделий под существующие калибры, что было грамотным ходом, правда, потребовавшим определенных усилий со стороны конструкторов ядерных зарядов. С задачей они справились, предоставив армии полный спектр килотонных снарядов. Таким образом, советские войска теперь могли наносить мощные удары и для прорыва обороны, и для защиты от слишком ретивого наступления.

Ядерный снаряд 152 мм к артиллерийской самоходной установке

Умение применять вышеописанные «средства» не избавляло вооруженные силы от необходимости готовиться к их возможному использованию противником. Единственным стоящим вариантом тренировки на тот момент посчитали учения с реальным ядерным взрывом. В СССР их провели два, а в США – целых девять. Наиболее известными и массовыми стали войсковые учения на Тоцком полигоне 14 сентября 1954 года, и руководил ими не кто иной, как прославленный полководец, маршал Георгий Константинович Жуков.
Целей у масштабной операции, получившей слегка игривое кодовое название «Снежок», было море. Хотелось понять, как взрыв повлияет на укрепления, технику и оружие, можно ли успешно обороняться и контратаковать после ядерного удара со стороны противника, надо ли отводить атакующие войска на время удара, как организовать противоатомную защиту, как в подобных условиях управлять подразделениями и снабжать их. На самом деле, значение этой информации трудно переоценить, учитывая реально существовавшую возможность применения ядерной артиллерии теми же США.
Кроме 45 тысяч человек личного состава в Тоцких учениях задействовали сотни образцов военной техники: 600 танков и самоходных установок, 500 орудий и минометов, 600 бронетранспортеров, 320 самолетов, 6000 тягачей и автомобилей. Их не просто расставили по полигону – свои места в машинах заняли экипажи. «Безлошадные» военные разместились в щелях и укрытиях.
Плутониевую бомбу РДС-2 мощностью в сорок килотонн сбросили с самолета-носителя Ту-4 утром 14 сентября, в 9 часов 34 минуты. На высоте 350 метров она взорвалась. Вот как это выглядело в воспоминаниях непосредственного участника событий Ивана Путивльского: «Послышался равномерный гул самолета. Затем земля вздрогнула от страшного взрыва. Казалось, прямо возле уха выстрелило орудие. Затем прозвучал второй удар с сильным шумом – ударная волна сметала все на своем пути. С накатов посыпалась земля, в ушах стоял звон.
После команды мы выскочили из блиндажа. Поднялся ветер, а на горизонте рос, клубился от «ножки» огромный багрово-свинцовый «гриб», который разрастался и поднимался все выше и выше. Но рассматривать его было некогда. Началась артподготовка».
Если быть точным, усиленная артподготовка обычными боеприпасами началась через пять минут после взрыва, а затем в ход пошла бомбардировочная авиация, причем некоторые самолеты уже через двадцать минут после взрыва пересекали «ножку» атомного «гриба», нанося удар по наземным целям.
Затем по направлению к эпицентру выдвинулись дозоры радиационной разведки. Они достигли района эпицентра через сорок минут после детонации и выполнили важнейшую задачу – флажками отметили границы опасных зон. Необходимо пояснить, что людям не пришлось выходить из-за брони танка, значительно ослаблявшей излучение: флажки выстреливались автоматически.
«Угнетающее впечатление произвел внешний вид местности вокруг эпицентра в диаметре километра три. От лесного дубового массива осталось лишь черное пепелище – обгорелые колышки. Боевая техника – наша и наших вероятных противников – оплавлена, покорежена. Траншей и укрытий не стало – верхний слой земли как бы переместился, все сровнялось…» – так описывает увиденное Алексей Гаврилович Рожков, который выполнял дозиметрические измерения, на тот момент – командир танковой роты.
Через два с половиной часа после сброса бомбы передовой отряд, а за ним и основные войска колоннами выдвинулись, чтобы атаковать укрепления условного противника. Шли они, конечно же, не напрямую: благодаря работе разведчиков стало понятно, какие участки лучше обойти стороной, а по каким двигаться допустимо – с точки зрения радиационного воздействия. Впрочем, за подробным описанием маневров лучше обратиться к специальной литературе.
В ходе Тоцких учений поставленные задачи были выполнены, но оставалось еще отработать высадку десанта с целью удержания зоны поражения до подхода наступающих войск. 10 сентября 1956 года на Семипалатинском полигоне 272 человека высадились из 27 вертолетов Ми-4 в более-менее безопасной зоне – на удалении около километра от эпицентра ядерного взрыва, произошедшего за 43 минуты до того. Таким образом, вся необходимая информация была получена за два испытания, – американцы же целых девять раз загоняли солдат под радиоактивный «гриб».
Размышляя на предмет ценности войсковых учений «под атомным грибом», следует помнить, что время, о котором идет речь, было наполнено ожиданием третьей мировой войны, грозившей стать ядерной. В этом свете готовность армии к действиям в условиях удара, нанесенного ядерными снарядами, приобретала особую важность.

Вот несколько ярких примеров «из-за бугра», по-видимому, не требующих комментариев.
Место действия – США. В ходе аналогичных учений 1952 года некоторых добровольцев размещали в открытых «норах», оказавшихся в полутора километрах от точки взрыва. Как только ударная волна миновала их, военнослужащие поднимались в атаку – без данных радиационной разведки и отсрочки по времени. Еще интереснее, что за испытаниями внимательно наблюдало местное население и «ядерные туристы». Дело в том, что американцы анонсировали взрывы заранее, поэтому к обозначенной дате в Лас-Вегас, расположенный неподалеку от Невадского испытательного полигона, съезжались толпы обывателей. Более активные подъезжали к границам полигона, но грандиозный вид на «грибы» открывался и из окон гостиниц или казино.
Казалось бы, куда хуже? Но французы сумели-таки переплюнуть своих союзников по НАТО: 25 апреля 1961 года в Алжире провели испытание «Зеленый тушканчик» с целью определить, насколько бойцы физически и морально готовы воевать «под грибом». На полигон привезли призывников в обычной форме без средств защиты. Спустя сорок пять минут после взрыва их заставили занять позиции в сотнях метров от эпицентра и окопаться там. А теперь вопрос: чем эти пехотинцы отличались от подопытных животных?
Китай тоже, что называется, «показал класс»: крупнейший в мире азиатский полигон Лобнор многое повидал на своем веку, но испытание 16 октября 1964 года отличалось от остальных тем, что к эпицентру взрыва направили конный полк!

Впрочем, уже в шестидесятых годах прошлого века развитие ракетной техники отодвинуло ядерную артиллерию на задний план. Но один вопрос все же остался актуальным: если современные технологии позволяют создавать достаточно компактные устройства, не могут ли они быть использованы в террористических целях? Безумная сложность и дороговизна производства таких «изделий» позволяют с высокой степенью уверенности дать отрицательный ответ. Тем не менее, ни в коем случае нельзя отказываться от строжайшей охраны секретов изготовления оружия и придирчивого учета делящихся материалов. К сожалению, на сегодняшний день вероятность кражи небольших бомб из непомерно раздутых арсеналов сохраняется. Что уж говорить, если в истории отыскиваются случаи… потери ядерных зарядов! К примеру, 5 февраля 1958 года американский бомбардировщик B-47 при столкновении с истребителем F-86 был вынужден – из соображений безопасности – сбросить несомую термоядерную бомбу в воду залива Уоссо. Там, у побережья штата Джорджия, она и лежит до сих пор, причем точное место удара о дно неизвестно. А 5 декабря 1965 года стоявший на палубе американского авианосца «Тикондерога» штурмовик с мегатонной бомбой на борту вдруг покатился и упал в воду, опустившись на глубину пять тысяч метров. Филиппинское море до сих пор хранит в пучине летчика, самолет и мощнейший боеприпас. К счастью, взорваться он принципиально не может.
Если эти истории кажутся делом давно минувших дней, то можно припомнить, как в 2007 году на базе Майнот (штат Северная Дакота) шесть крылатых ракет с термоядерными боеголовками по ошибке установили не на тот самолет. Он улетел на другой аэродром, сутки был без охраны, и лишь полтора дня спустя – случайно! – об этом узнало командование. Дело, естественно, закончилось громкими увольнениями.
Так или иначе, ядерные арсеналы требуют неусыпного внимания и охраны: злоумышленники с радостью воспользуются любой удобной возможностью. Видимо, этот факт был учтен, когда две крупнейшие ядерные державы решили все-таки снять с вооружения боеприпасы «артиллерийского» размера.

Мирные взрывы

До этого момента разговор вращался вокруг военной тематики, но ядерные заряды использовались и в сугубо мирных целях, хотя подобные примеры менее известны. Между тем, в Советском Союзе в период с 1965 по 1988 годы реализовали целую программу, включавшую более сотни «гражданских» атомных взрывов за пределами официальных полигонов. Во избежание радиоактивного загрязнения окружающей среды все они были подземными. Возможные последствия таких взрывов уже перечислялись: образование полостей, дробление пород, выброс грунта, а также распространение сейсмовзрывных волн. Что касается полостей, то в зависимости от типа породы и ряда других условий они могут оказаться устойчивыми или же обрушиться с формированием на поверхности провальных воронок. И надо сказать, что все вышеописанные эффекты представляли интерес для народного хозяйства.
Полости постарались приспособить под хранение запасов полезных ископаемых – в первую очередь, газового конденсата. Хитрость заключалась в том, чтобы получить стабильные пустоты, не допустив их обрушения. Выяснилось, что в соляных пластах эта задача решалась сама собой – оплавленные края удерживали полость от «схлопывания», тогда как расплавленные и радиоактивные породы стекали на дно, где постепенно застывали. В такие огромные камеры можно было закачивать газовый конденсат, не переживая за его сохранность. В начале восьмидесятых годов прошлого века в сорока километрах от Астрахани по такой схеме «вырыли» аж пятнадцать резервуаров, а общее число «полостных» взрывов по всему Союзу превысило четыре десятка.

Промышленное ядерное взрывное устройство

Не меньшей популярностью пользовались сейсмовзрывные волны, использованные для глубинного зондирования земной коры. По характеру их распространения от места закладки ядерного заряда ученые могли судить, к примеру, о наличии залежей полезных ископаемых. (В принципе, для этих целей применим и обычный тротил, но из-за слабого эффекта детонации результаты получаются ненадежными, а глубинная разведка таким способом и вовсе невозможна). Четыре десятка ядерных взрывов придали исследованиям глобальный масштаб: в результате были получены данные почти по всей территории Союза, а в особенности – по Сибири.
На третьем месте оказались взрывы, произведенные с целью улучшения добычи нефти и газа – их было около двух десятков. На некоторых месторождениях Якутии, Югры, Башкортостана, Ставрополья и Пермского края ядерным усилием пытались «поддавить» нефть и газ, чтобы усилить их выход сквозь проблемные, иссякающие скважины.
Интересно, что еще пять зарядов пришлось использовать в совершенно противоположных целях – чтобы прекратить выброс углеводородов на поверхность. Так тушили пылающие газовые фонтаны на аварийных скважинах. Можно со стопроцентной уверенностью утверждать, что это было чисто советское «ноу-хау», и иногда оно работало отлично. К примеру, в 1963 году на месторождении Урта-Булак в Узбекистане произошла авария невиданного размаха: при бурении наткнулись на пласт, в котором газ находился под давлением в триста атмосфер, в результате чего многотонную буровую установку как пробку вышибло из скважины. Вырвавшийся фонтан газа загорелся, и этот пожар бушевал более тысячи (!) дней, пока его разными способами пытались потушить. Когда идеи и силы почти иссякли, решили попросту пережать скважину, сдвинув в глубине огромный пласт породы. Определенно, это была задача для атомщиков: пробурили наклонную скважину на глубину полтора километра, заложили заряд в тридцать килотонн и запечатали. Взрыв прекрасно справился с задачей, и спустя 22 секунды факел погас навсегда.
Выброс огромных масс грунта приповерхностными взрывами – этакий ядерный «экскаватор» – вполне мог пригодиться на стройках социализма. К слову, череда мирных взрывов с этого и началась: на Семипалатинском полигоне в Казахстане 15 января 1965 года «вырыли» целое озеро. Его и сейчас можно найти на карте по топониму «Чаганское» или «Шаган» в ста километрах к юго-западу от населенного пункта Семей, раньше называвшегося Семипалатинском. В «спутниковом» режиме просмотра нельзя не заметить практически круглый водоем – это и есть заполненная водой воронка от термоядерного взрыва мощностью 140 килотонн. Трудно себе представить, но в воздух тогда взлетело десять миллионов тонн грунта – полторы пирамиды Хеопса!
Весной между руслом реки Чаган и воронкой прорыли канал, и тогда кратер заполнился водой. В свое время услугами искусственного озера не преминул воспользоваться легендарный министр среднего машиностроения Ефим Павлович Славский. Именно этот человек, руководивший атомной отраслью огромной страны, совершил первый в истории заплыв по кратеру ядерного взрыва.
Надо сказать, что Атом-куль – так зовут местные «атомное» озеро – должен был стать первым в череде десятков водоемов, предназначенных для сбора весенних стоков. Летом в засушливых районах Средней Азии речки традиционно пересыхают, а подобные резервуары могли бы хранить запас воды для разнообразных нужд все знойные месяцы.
Еще одним гигантским проектом, направленным на решение данной проблемы, был так называемый «поворот сибирских рек». Часть стока Иртыша, Оби, Тобола, Ишима и водных артерий хотели путем масштабных экскавационных работ перебросить в иссыхающие среднеазиатские республики. Ядерные технологии опробовали на линии проектируемого канала, который должен был соединить Каму через ее приток (Колву) с Печорой. По планам печорские воды должны были по Каме попасть в Волгу, а следом и в мелевшее Каспийское море. Проверить работу ядерного «экскаватора» в этот раз решили в ста километрах к северу от города Красновишерска Пермского края. Проект получил гармонировавшее с местностью название «Тайга». У реки Березовка заложили на глубине три пятнадцатикилотонных термоядерных заряда. 23 марта 1971 года их одновременно подорвали, о чем по сотрясению земли узнали жители окрестных деревень в радиусе нескольких десятков километров. Когда осел грунт, подброшенный на 300 метров вверх, стал хорошо виден вытянутый кратер глубиной 10-15 метров. Понятное дело, он заполнился водой и стал Ядерным озером, которое несложно найти: водоем расположен чуть к северу от Чусовского озера, на границе с Республикой Коми. В центре водной глади можно даже разглядеть небольшой островок из упавшего грунта.
Эффект дробления породы взрывом тоже попытались использовать – для упрощения добычи апатитов на Кольском полуострове. В северной части Хибин есть гора Куэльпорр, в недрах которой в 1972 и 1984 году подорвали два экспериментальных заряда. Руду дробили ударной волной, одновременно защищая от сильного радиоактивного заражения. Способ защиты придумали интересный: выемку, где помещался заряд, трубой соединили с камерой захоронения. В момент взрыва в нее «улетела» большая часть радиоактивных веществ, после чего трубу пережало раздробленной породой. Куски руды, кстати, так никуда и не вывезли – вопреки фантазиям о производстве радиоактивных удобрений из куэльпоррских апатитов. А вход в штольню теперь замурован.

Американская операция «Лемех», как ее называли в советских изданиях, включала 27 мирных ядерных взрывов, проведенных в период с 1957 по 1973 год. Задумки были глобальными: создание новой гавани на Аляске, прокладка второго Панамского канала, разворачивание добычи нефти в Канаде… Но в итоге все завершилось небольшой серией испытательных взрывов.

Разумеется, у вышеописанных технологий имеются существенные минусы, и теперь самое время перейти к их анализу. Начать, пожалуй, следует с очевидных неудач. Так, по крайней мере, три взрыва – один в Ивановской области и два в Якутии – сопровождались не то что нежелательным, но и совершенно неожиданным выбросом радиоактивных веществ. Среди причин и ошибки при выборе места проведения эксперимента, и некачественное глушение скважины перед взрывом. В результате зараженные территории пришлось реабилитировать, в том числе путем засыпки скважин толстым слоем породы.
Полости для хранения газового конденсата оказались не совсем устойчивыми: через несколько лет существования значительная их часть стала быстро терять в объеме, а в некоторые даже просочилась вода. Нет никаких сомнений, что она растворила радиоактивные вещества, находившиеся на дне, поэтому во избежание выхода загрязненной жидкости на поверхность некоторые объекты пришлось замуровать.
«Ядерные» озера также остались радиационно-опасными объектами. К примеру, фон на берегах Чаганского озера и сегодня в сто раз превышает природный уровень. По этой причине атомные взрывы не подходят для строительных работ: дорого и небезопасно.
«Поддавливание» нефти и газа тоже себя не оправдало: если сразу после взрыва эффект был очевидным, то средний прирост добычи за несколько лет составлял лишь около десяти процентов. Вместе с тем появился риск радиоактивного заражения полезных ископаемых.
Так что же получается – вся программа оказалась ненужной? Вовсе нет: в ходе ее реализации специалисты двух российских федеральных ядерных центров – ВНИИЭФ (Саров) и ВНИИТФ (Снежинск), которые изначально назывались КБ-11 и НИИ-1011, разработали уникальные термоядерные заряды, достаточно «чистые» и эффективные. Информация, полученная в ходе подземных экспериментов, была важна и для разработчиков оружия, и для науки. Сверх того, никто сейчас не может дать гарантий, что мирные взрывы не пригодятся нам снова для освоения Луны или даже Марса.
Кроме того, удачной идеей можно признать использование ядерных взрывов в целях глубинной разведки недр и для тушения пылающих газовых скважин. В этих нишах у них просто нет конкурентов: человечество пока не изобрело иного столь мощного инструмента генерации сейсмических волн и смещения огромных масс горных пород. Помимо ядерных взрывов, подобные «фокусы» под силу лишь землетрясениям да астероидам.

Тушение пылающего газового фонтана мирным ядерным взрывом

Кстати, об астероидах: последнее время эта угроза из космоса буквально у всех на слуху. В качестве инструмента борьбы с огромными камнями, несущими гибель землянам, предложено использовать ядерные заряды. Если нежелательный «гость» будет обнаружен заблаговременно, за несколько лет до столкновения, то можно попытаться аккуратно столкнуть его с опасной орбиты. Ядерный заряд, сдетонировавший чуть в стороне от космического путешественника, должен прекрасно справиться с этой задачей. Но вот глыбы диаметром около ста метров, по всей вероятности, удастся заметить лишь за несколько недель до «приземления», когда времени останется только на то, чтобы их раздробить. Но тут возникает проблема – космос является безвоздушной средой, в которой по определению отсутствует ударная волна. По этой причине необходимо продумать атаку на астероид таким образом, чтобы мегатонный заряд перед детонацией зарывался вглубь него. Добиться этого можно, предварительно атаковав поверхность астероида каким-нибудь тараном, в кратер от столкновения с которым затем «вопьется» космический аппарат с ядерным зарядом.
Вполне ожидаемым препятствием на пути создания системы предотвращения астероидной угрозы являются международные договоры, согласно которым в космосе нельзя размещать и испытывать ядерные заряды. Казалось бы, смешно: вот уже где можно развернуться на славу, не боясь загрязнить нашу планету. Да и присутствие «спящих» бомб на орбите Земли позволит быстрее среагировать на опасность, нежели при запуске ракеты-носителя с космодрома. Но не стоит забывать, что во вращающихся по орбите «изделиях» каждое государство будет видеть для себя опасность: кто знает, не заложена ли в них секретная программа возврата на землю? В общем, у политической составляющей проблемы есть очень много граней, что отдаляет ее решение.
И еще пару слов о космосе, раз уж зашла речь. В главе 10 будет приведена краткая информация о проектах взрыволетов, приводимых в движение ядерными взрывами небольшой мощности. Уже знакомый Станислав Улам был одним из авторов идеи аппарата «Орион», а Андрей Дмитриевич Сахаров в 1961 году предложил свой уникальный вариант термоядерного звездолета. И несмотря на всю кажущуюся фантастичность этих проектов, на данный момент они являются единственными вариантами организации полета к ближайшим звездам, который позволит стартовавшим астронавтам… дожить до завершения путешествия.

Прогнозируемый в XXI веке дефицит энергии заставляет фантазию ученых и инженеров работать в совсем уж неожиданных направлениях. К примеру, было предложено выбурить в недрах какой-нибудь очень прочной горы камеру, в которой периодически подрывать термоядерные заряды, а выделяющееся тепло собирать и использовать для производства электроэнергии и отопления домов.

Прекращение испытаний

Многим знакомо такое понятие, как «ядерный клуб», – оно обозначает группу стран, располагающих атомным оружием: на сегодняшний день туда входят пять «старых» и четыре «молодых» державы. Причем речь вовсе не о степени древности соответствующих наций. Просто в мировой практике принято делить государства на те, которые успели разработать бомбу ДО заключения договора о нераспространении ядерного оружия 1968 года, и те, которые припозднились. «Старички» – Россия, США, Великобритания, Франция и Китай – наделены рядом преимуществ, главным из которых является постоянное место и безоговорочное право вето в Совете безопасности ООН. Это означает, что ни одно решение не может быть принято Советом, если хотя бы одна из «старых» ядерных держав будет против. Вместе с тем считается, что Индия, Пакистан, Корейская Народно-Демократическая Республика и, возможно, Израиль, относящиеся к числу «молодых», получили ядерное оружие незаконно – вопреки договору о нераспространении, который они, впрочем, не подписывали (КНДР отозвала свою подпись) и, следовательно, не обязаны выполнять. Тем не менее, этих членов «ядерного клуба» международная общественность, напротив, всячески порицает и старается обложить санкциями.
Вышеприведенные сведения не являются вступлением к занудной лекции о сложной политической обстановке в мире, – тут важнее другой момент: каждый из перечисленных участников «клуба» внес свой вклад в общее число ядерных испытаний, перевалившее за две тысячи. Половина из них пришлась на долю США, главным образом – на территорию Невадского полигона, а треть провел СССР преимущественно в границах Семипалатинского полигона и на Новой Земле. Остальные страны были не так активны, хотя, к примеру, число французских экспериментов превысило две сотни.
Впрочем, более наглядным количественным показателем испытаний служит суммарная мощность, равная 530 мегатонн! Приведенное число может показаться не очень большим, но на самом деле оно в сто раз больше, чем общая мощность взрывов, прогремевших в годы Второй мировой войны, включая ядерные бомбардировки японских городов. Тем интереснее, что вклад в итоговое значение одной лишь «Царь-бомбы» – целых десять процентов.

Статистика ядерных испытаний в мире

Еще немного статистики: три четверти всех испытаний – подземные, а остальные были проведены в атмосфере. Доля же подводных и космических взрывов исчезающе мала.
Вопрос, который, по-видимому, возникнет у многих после ознакомления с приведенной информацией: а как это все повлияло на природу и человека? Начать следует с того, что набор изотопов, попадавших в окружающую среду, зависел от вида испытаний. При ядерных взрывах распылялись продукты деления, а нейтронный поток генерировал радиоактивные вещества в окружающих объектах и поднятой пыли. Но иногда эксперимент заключался в оказании внешнего воздействия на заряд – так проверяли его устойчивость. В результате «изделие» разрушалось с выбросом изотопов урана и плутония, излучающих альфа-частицы.
Образовавшиеся в результате атмосферных испытаний радиоактивные вещества мигрировали по воздуху, постепенно выпадая на поверхность Земли с осадками. Локальные выпадения формировали следы взрывов и не распространялись далее ста километров от эпицентра. Изотопы, занесенные в тропосферу, могли опускаться к поверхности в течение целого месяца, при этом их обнаруживали на удалении до 1000 километров от места испытания. Наибольшая доля активности переносилась со стратосферными осадками.
Поскольку большинство изотопов-продуктов ядерного взрыва имеют сравнительно небольшой период полураспада, за время, прошедшее после периода активных испытаний, их количество уменьшилось на несколько порядков. На сегодняшний день основу глобального загрязнения составляют долгоживущие изотопы: углерод-14, цезий-137, стронций-90 и тритий.

Поразительно, но радиоактивным осадкам сумели найти полезное применение. Хорошо известно, что до первого испытания (1945) цезий-137 в почвах не встречался, а после него – появился на измеримом уровне. И если в очень дорогом вине, якобы изготовленном в позапрошлом веке, чувствительный прибор обнаружит этот изотоп, то вино – явная подделка.
Другой пример – изучение эрозии почв. Цезий-137 прочно закрепляется на частичках почвы и перемещается с ними. Изучая перераспределение этого радиоактивного изотопа по определенной местности, можно воссоздать картину эрозии, – сделать это другими способами весьма затруднительно.
А вот «взрывная» добавка углерода-14 неожиданно помешала ученым: точное определение возраста образцов ХХ века, проводимое с применением радиоуглеродного анализа (см. главу 10), стало попросту невозможным.

Как уже говорилось, наибольшее загрязнение биосферы радиоактивными веществами происходило при атмосферных взрывах. Но даже этот источник в глобальном отношении оказался незначительным: максимальный вклад испытаний в облучение населения планеты пришелся на 1963 год и составил всего 7 процентов от природного фона. За прошедшие десятилетия радиоактивный распад сделал свое дело: сегодня это значение не дотягивает даже до 0,1 процента. Таким образом, ядерные испытания никогда не создавали серьезных рисков для населения Земли в целом. (Конечно, совсем не так обстояли дела вблизи полигонов, где наблюдались «концентрированные» локальные выпадения).
В то же время риски для мира, связанные с постоянным совершенствованием ядерного оружия, были вполне реальными и оттого волновали политиков. Опасения разделялись правительствами ведущих держав, которые могли стать участниками гипотетического ядерного конфликта. Они и так уже накопили огромные арсеналы ядерных вооружений, а их непрерывное улучшение грозило сделать Третью мировую войну последней в истории. Необходимо было решение, исключающее или хотя бы отдаляющее столь мрачную перспективу.
В воздухе витала разумная идея, что модернизировать «изделия» без соответствующей проверки на испытаниях было бы затруднительно. Поэтому сначала – в 1963 году – договорились не взрывать ядерные заряды в воздухе, воде и космосе, чтобы прекратить загрязнение планеты. Оставшуюся лазейку с подземными взрывами, которой все члены «ядерного клуба» воспользовались по полной программе, прикрыли лишь в 1996 году: договор о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний не оставил на Земле и в космосе мест, где их можно было бы провести.
24 октября 1990 года в ходе испытания, проведенного в штольне на Новой Земле, было взорвано восемь зарядов. Семь из них были предназначены для улучшения конструкций и характеристик ядерного оружия, один взорвали для проверки безопасности «изделия» при транспортировке и хранении. Это испытание стало последним для СССР: в 1991 году советская империя распалась, а в России подобными экспериментами уже не занимались.
Впрочем, после 1996 года тишина на Земле так и не наступила. Это и неудивительно, ведь международные договоры имеют силу только для государств, которые официально признают их требования обязательными. Индия, Пакистан и Корейская Народно-Демократическая Республика ничего такого не подписывали, поэтому без особых угрызений совести провели несколько испытаний, – причем КНДР занималась этим даже в 2016 году.
Кстати, а как проследить за выполнением государствами своих обязательств в рамках договора о полном прекращении испытаний? Иными словами, как узнать, что где-то произошел ядерный взрыв? Для этого нужна глобальная система беспристрастного наблюдения, и ее создание уже практически завершено. По сути, это круглосуточно работающая сеть датчиков, непрерывно передающих свои показания через спутники в международный центр обработки данных, расположенный в австрийской столице, Вене. (Ежедневно в центр поступает около 16 гигабайт данных, однако хранилище имеет значительную емкость – 125 терабайт, так что заполнится оно нескоро). Но самое интересное в международной системе мониторинга – не центр, а периферия. Датчики, «глаза» и «уши» системы, выслеживающие запрещенную деятельность, – как они работают?
Для обнаружения подземных и поверхностных ядерных взрывов применяются сейсмические станции (50 основных и 120 дополнительных), которые реагируют на ударные волны в земной коре. По их показаниям можно рассчитать координаты места «встряски» и, что более важно, отличить ядерный взрыв от обычного землетрясения.
Подводные ядерные испытания должна засечь одна или несколько из 11 шумопеленгаторных станций, которые «слушают» звуковые волны в океанах. Не все станции имеют одинаковое устройство: шесть подводных микрофонов (гидрофонов) размещены на глубине, а пять сейсмостанций установлены на островах. Когда к кусочку суши приходит звуковая волна, она превращается в сейсмические колебания, которые и регистрирует соответствующий датчик. Надо сказать, что звуковые возмущения после взрывов могут распространяться в воде на огромные расстояния, поэтому большого количества шумопеленгаторов и не требуется.
Атмосферные ядерные взрывы будут зарегистрированы инфразвуковыми датчиками (60 станций), способными «расслышать» такие звуковые колебания, которые человеческое ухо не воспринимает. (Сильные взрывы тем и отличаются, что испускают ультранизкочастотные звуковые волны). Специальная схема расстановки станций продумана так, чтобы отличить испытание ядерного заряда от взрыва вулкана, метеорита, грозовых разрядов, запуска ракеты или ударной волны сверхзвукового самолета.
Однако ошибка все же возможна. Единственный способ надежно установить, что взрыв был ядерным, заключается в обнаружении радиоактивных веществ в атмосфере. Причем нужно следить не за всеми излучающими изотопами, а за конкретными, которые являются своего рода «подписью» ядерного взрыва. Подобные станции тоже есть, и всего их 80 штук (плюс 16 лабораторий, в которых проводится исследование образцов).

Когда КНДР проводила свои испытания, первыми на них реагировали сейсмостанции. Но окончательная уверенность в ядерной природе «встрясок» появилась лишь после получения данных об обнаружении в атмосфере радиоактивных изотопов благородного газа ксенона. Компьютерный расчет показал, что их принесло из Северной Кореи.
К слову, если страна, которую подозревают в осуществлении испытания, ратифицировала вышеупомянутый договор, то на ее территорию может быть направлена инспекция. По понятным причинам КНДР к себе так никого и не допустила.

Вверху – устройство станции мониторинга сейсмических событий и радиоактивных веществ в атмосфере (Норильск). Внизу – сейсмограммы ядерного (или иного мощного) взрыва и землетрясения сильно отличаются.

В годы холодной войны США пытались следить за испытаниями ядерного оружия с помощью специальных спутников «Вела», что в переводе с испанского обозначает «дозор». Они были под завязку «нафаршированы» приборами, предназначенными для регистрации любых признаков ядерных испытаний: на аппаратах установили датчики рентгеновских лучей, нейтронов, гамма-излучения и электромагнитного импульса, а также «бангметры» – кремниевые фотодиодные детекторы. Последние умели распознавать и отличать световые вспышки с двумя максимумами свечения – в начале главы говорилось, что они характерны лишь для ядерных взрывов в атмосфере. Тем не менее, 22 сентября 1979 года с одним из таких спутников произошел курьезный случай: он зарегистрировал двойную вспышку в субантарктической части Индийского океана, близ острова принца Эдуарда. До сих пор нет единого мнения, был ли то атомный взрыв, – и где искать его автора, если никто так и не сознался в содеянном? – или же детекторы среагировали на какое-нибудь редкое явление в магнитосфере Земли. Если верна первая версия, то это было единственное в истории испытание, совершенное «втихую».
Кстати, технические ошибки – это довольно серьезная проблема в ядерном мире. В интернете можно поискать случаи, когда радары систем предупреждения о ракетном нападении выдавали неверные сигналы об опасности. К примеру, 5 октября 1960 года восход Луны над Норвегией был воспринят радаром в Северной Гренландии как массированный запуск ракет с территории СССР. 23 мая 1967 года мощная солнечная вспышка нарушила работу американских радаров, – тогда предположили, что это дело рук русских. 26 сентября 1983 года уже советская система предупреждения о ракетном нападении допустила ложное срабатывание из-за отраженного от перистых облаков солнечного света. Оказывается, такие сбои – не редкость; считается, что из-за них мир четырежды побывал на «пороге» глобальной войны с применением ядерного оружия. И хорошо, что специалисты сумели вовремя распознать ошибку!

Росатом на страже Родины

Итак, как уже было сказано в предыдущем разделе, Россия строго придерживается своих международных обязательств и с 1990 года не провела ни одного ядерного испытания. Воспринимая сложившуюся ситуацию как данность, следует все же задаться вопросом: не сказывается ли это на качестве наших вооружений и боеготовности на случай возможной агрессии?
Нужно сказать, что кое-какие возможности для проверки работоспособности и совершенствования боеприпасов договор все же оставил. В частности, не запрещены подкритические эксперименты, в ходе которых не происходит цепной реакции деления. Для этого химическую взрывчатку подрывают так, чтобы исследуемый заряд обжимался неравномерно, не со всех сторон – ядерный взрыв в подобных условиях не происходит.
Кроме того, широкое распространение получили технологии компьютерного моделирования взрывов. И если раньше вычислительные системы не позволяли точно рассчитать весь процесс от начала до конца, то сегодняшние суперкомпьютеры вполне справляются с этой задачей – так появилась еще одна возможность совершенствования ядерных арсеналов без проведения мощных взрывов. К примеру, могучими вычислительными центрами для моделирования испытаний располагает саровский ВНИИ экспериментальной физики (РФЯЦ – ВНИИЭФ) и снежинский ВНИИ технической физики (РФЯЦ – ВНИИТФ).
В нашей стране вопросами производства, совершенствования, поддержания боеготовности и снятия с эксплуатации ядерных боеприпасов занимается целый конгломерат предприятий, входящих в состав Росатома. Ядерный оружейный комплекс был создан в середине прошлого века, а его расцвет пришелся на восьмидесятые годы: высокоразвитая инфраструктура, сосредоточенная в нескольких закрытых городах, позволяла решать самые сложные задачи.
Нынешние российские федеральные ядерные центры в Сарове и Снежинске – ВНИИЭФ и ВНИИТФ – стали главным научно-конструкторским базисом программы по разработке и обслуживанию ядерных зарядов.
Производственное объединение «Маяк» в Озерске (Свердловская область), Горно-химический комбинат в Железногорске (Красноярский край) и Сибирский химический комбинат в Северске (Томская область) эксплуатировали промышленные уран-графитовые реакторы и, следовательно, нарабатывали оружейный плутоний. Перечисленные предприятия, за исключением Горно-химического комбината, занимались еще и металлургией плутония, а заодно – оружейного урана. Последний производили на том же северском комбинате или силами Электрохимического завода в Зеленогорске (Красноярский край) и Уральского электрохимического комбината в Новоуральске (Свердловская область).
Что касается термоядерных боеприпасов, Новосибирский завод химконцентратов давал отрасли литий-6, а тритий получали в специальных реакторах Производственного объединения «Маяк».
Узлы и компоненты ядерных зарядов производили в четырех точках: на комбинате «Электрохимприбор» в Лесном (Свердловская область), в саровском ВНИИЭФ, на «Приборостроительном заводе» в Трехгорном (Челябинская область) и Производственном объединении «Старт» в Заречном (Пензенская область). Однако непосредственно с оружейными материалами – плутонием и ураном – работали лишь на первых двух предприятиях. С заводов по сборке боеприпасы передавались 12-му Главному управлению Министерства обороны, которое в свою очередь передавало их в войска. Обслуживанием, а по окончании гарантийного срока – и разборкой «изделий» занимались в Сарове и Лесном.
Ряд международных договоров заставил СССР / Россию прекратить производство высокообогащенного урана в 1989 году, а плутония – в 1994 году. Однако на сегодняшний день все перечисленные комбинаты и заводы входят в число действующих, работают устойчиво и постоянно совершенствуются. Именно их силами поддерживается боеготовность наших арсеналов, – собственно, по этой причине в тексте предприятия упомянуты под современными названиями.

Заключение

С ядерным оружием мир стал и более простым, и более сложным одновременно. Парадоксальным образом наличие столь грозных вооружений в арсеналах супердержав предотвратило масштабные конфликты между ними. Понимание катастрофических последствий атомной войны и в особенности осознание неизбежности возмездия за агрессию очень поспособствовало поддержанию относительного покоя на Земле. Лучше всего причину установившегося баланса описывает словосочетание «взаимное гарантированное уничтожение» – точнее и не скажешь! Вместе с тем совершенствование ядерных зарядов и средств их доставки, создание масштабных систем противоракетной обороны может разрушить хрупкое равновесие. Сегодня ни один из членов «ядерного клуба» не осмелится нанести удар первым, поскольку ответ на него последует при любых условиях. Однако наличие у государства системы противоракетной обороны – типа той, что сейчас разворачивают американцы в Европе, – может подтолкнуть его к нанесению превентивного удара с целью уничтожения ракет противника. Но последний тоже имеет стимул к атаке, чтобы избежать такого развития событий! В результате даже небольшая напряженность в отношениях может потенциально привести к ядерному конфликту, если у глав государств и военачальников «сдадут нервы».
Что остается делать в складывающейся ситуации? Собственно, то, что и делает Россия: разрабатывать такие типы вооружений, которые смогут легко преодолеть противоракетную оборону. В качестве примера следует привести боеголовки для баллистических ракет, способные совершать маневры с гиперзвуковыми скоростями, испытания которых начались в 2016 году. Создание подобных боеголовок сделает существующие системы противоракетной обороны практически безоружными, так как высокоточные боевые части, покрытые радиопоглощающими материалами, смогут еще и перемещаться на огромной скорости, причем по непредсказуемой траектории.
Нельзя упускать из виду и второе направление деятельности – развитие инфраструктуры для гарантированного нанесения ответного удара. Среди них подвижные ракетные комплексы, координаты которых противник не сможет узнать заранее из-за их постоянного перемещения по грунтовым и железным дорогам, а также атомные подводные лодки. На сегодняшний день эти виды вооружений у России есть, и они будут обновляться. Кроме того, в нашей стране развернута система «Периметр», способная автоматически нанести массированный ответный удар – даже в том случае, когда приказ на запуск ракет будет отдать уже некому. Многие считают, что «Периметр» является единственным настоящим фактором сдерживания агрессии вероятного противника.

Автономная пусковая установка с ракетой РС-24 «Ярс» (межконтинентальная баллистическая ракета с разделяющейся головной частью)

Боевой железнодорожно-ракетный комплекс

Однако современные реалии совсем не являются поводом для радости: сделав ядерное оружие фактически незаменимым фундаментом безопасности, крупнейшие державы потеряли «тягу» к разоружению. А это, в свою очередь, может повлечь распространение атомного оружия, дать стимул к появлению в «ядерном клубе» новых членов, что неотвратимо приведет либо к боевому, либо к террористическому применению «адских машин». Лучше всего об этом было сказано в докладе Канберрской международной общественной комиссии: «Пока хотя бы одно государство обладает ядерным оружием, другие страны тоже захотят его обрести. Пока остается хотя бы одна единица атомного оружия, его преднамеренное боевое, случайное или террористическое использование будет вероятным. Любой такой случай станет катастрофой для современной цивилизации».
Именно поэтому Россия, приветствуя любое движение к безъядерному миру, одновременно укрепляет свой атомный щит, чтобы ни у кого даже мысли не возникало о нападении на нашу страну. И Росатом играет в этом деле важнейшую роль.